Георгий Моверман (Лука Шувалов), 1948-2019
Жора Моверман, мой одноклассник 60-х годов, слагал свои шуточные вирши буквально со школьной скамьи. Мы и сейчас вспоминаем что-то забавное из его школярских опытов. Однако всю жизнь он работал инженером, а в стихотворчестве ограничивался, в основном, "датской тематикой" к юбилеям друзей. В 2014 году он решил изменить свой образ жизни. Теперь он писал регулярно, откликаясь на каждое значительное (а часто и незначительное!) событие окружающей жизни. Начал, конечно, с юмора. Но все чаще в его стихах появлялись серьезные, а порой и трагические ноты. В 2015-м он переехал в Кострому и с первых же месяцев стал активно участвовать в литературной жизни города. Он пишет рассказы, работает над романом, участвует в местных изданиях. Моверман много печатается в интернете на популярных сайтах, часто под псевдонимом "Лука Шувалов" (его школьное прозвище - Лука). В сети им опубликовано более 300 произведений - поэтических и прозаических.
Впрочем, наш Лука и не думал порывать связей ни со своими школьными друзьями, ни со своей прежней работой на Заводе балансировочных машин. Он частенько приезжал в Москву, встречался со старыми товарищами, читал стихи, дарил свои книжки…
Жора приехал ко мне за несколько дней до его ухода; он был буквально переполнен новыми планами, идеями, литературными проектами… Жизнь оборвалась внезапно.
Мы, бывшие одноклассники, решили издать его книгу в память о нашем друге. В нее войдут лучшие произведения, отражающие творческие устремления литератора Мовермана.
А пока - вот эта подборка стихотворений и фрагмент неоконченной повести…
Стихотворения
Весенний романс
Весна! Пройтись бы что ль шальным котом
От Вешняков до самого до Выхина,
И пыльное из дому что-то выкинув,
Жалеть об этом осенью, потом.
Умыться, не спеша, как любит кот,
Процеженным сквозь ветки ярким светом,
Весенним солнцем щедро подогретым,
Глаза тревожащим ручьями слёзных вод.
Котом подъездным врезаться в любовь,
Орать на крыше гнусно и противно,
Звать звуками гормонов вольных гимна
на подвиг местных кобелей и казанов.
И метить все пространства наподряд,
Янцзы потоков жёлтых не жалея,
Но, говорят, коты домашние жиреют,
Хотя живут они подольше, говорят…
2014
Девочка в очках
("Голос. Дети")
Ирине Морозовой
"Non, rien de rien!"
Я в спальне - к ночи неодетый…
(Что будет сниться мне? Начхать!)
И вдруг я вижу: "Голос. Дети",
и эта девочка в очках…
Зачем я случаем заброшен
в мир горькой склоки, чан страстей?
Я ж про политику всё больше,
а не про пение детей.
…Родители - как пред инфарктом;
друзей спасательный отряд.
Все грезят наяву о фарте,
и всуе Господа молят
о даре милости грошовой,
отринув всякий Божий стыд:
мол, "дай чуть-чуть удачи, чтобы
дитя не плакало навзрыд!"
Но суету мой слух в миг вымел -
никчемный сор интриг, карьер -
и мир как будто разом вымер,
лишь только громом: "rien de rien!"
Под этот крик ночной, обвальный,
и не захочешь - воспаришь…
(О, плен страшилы гениальной,
которой домом был Париж!)
Разлуки боль, тоски опала…
Все круче, гуще песни тон!
Но где и как она узнала
Божественный любови стон?..
"Довлеет серость поколений,
Россию ждёт ментальный крах!"
Да будет жить страна под пенье
девчонки худенькой в очках!
И с первых звуков песни древней
пижон, пузатый прохиндей,
простушка в стиле "под деревню"
вмиг повернулись чохом к ней.
... А правил я так и не понял
Из их смешливых, бойких фраз.
Но только слёзы на ладони
Я ощутил.
Из чьих же глаз?
2014
***
Лоза на море вид не портит,
Сырой террасы пол дощат.
Лука Шувалия из Поти
Смакует кофе натощак.
Неярки дней его охвостья:
Была страна, была жена…
В Рустави сын, а дочка в Хосте.
За русским замужем она.
Базарный крик портовых чаек
Привычен и не режет слух.
Ничто под кофе не печалит
Луку, быть может, пара мух,
Жужжащих нудно, деловито -
Электробритвой "Агидель"…
Была, была электробритва,
И он ей брился через день.
Он вспоминает, как светило
Над Поти солнце. Из Москвы
Являлись женщины, щетина
Их не пугала. До поры.
Подарки потийского лета
сегодня в памяти живут.
А было ль всё хмельное это?
Над Поти осень, листья жгут.
В душе Луки конец сезона:
Спокойный космос доброты.
Заряд его заложен, взорван,
И грунт взметнувшийся остыл.
Длинна, уныла в Поти осень,
С зимой тоскливой года треть.
Лука пьёт кофе, он же Овен,
А Овнам долго не стареть.
2014
Евангелие от Мартынова
Я не погиб (невольник чести!),
а просто поднял свой Лепаж…
Машук в лучах рассветных блещет.
Неподалёку экипаж.
Передо мной тщедушный злюка,
С душой и языком змеи.
В глазах-агатах плещет скука
И гордость, страсти усмирив.
Он оскорбил, и он получит
Свою смертельную осу.
Она одна его проучит,
Она одна - и рок, и суд!
Да кто он есть на самом деле?
Стишки кропающий позёр!
Таких вот учат на дуэлях,
Попутно искупив позор.
Ну, палец, жми курок Лепажа!
Представь, что там стоит черкес -
Стрелок хороший, не промажет,
Ускачет, гикнув, в ближний лес.
А ты, судьбой лихой обижен,
Лежать останешься в траве.
...Сейчас он подойдёт поближе.
А может, мимо? Может, вверх…
Соцветье наших бед увянет,
Сокрыв букет курортных склок.
Но мiръ, но мир меня вспомянет…
Ну все, спускаю свой курок…
2015
След укуса
Я в принципе на случай не в обиде,
Хоть он жесток бывает и нелеп.
Я многое вживую в жизни видел:
Гагарина, Высоцкого, Пеле.
Застал рассвет и сумерки застоя,
Противный, как касторка, тихий страх,
Провинции несытое застолье,
Глушилок гул на "вражеских" волнах.
Распад последних лет былого века,
И нынешнюю шумную орду,
Я пережил, живу и не уехал
Туда, где жизнь нам грезится в меду.
Любовь я знал какую-никакую,
И глупостей изрядных навалял.
Но смерть людскую не видал вживую.
Хотя собак, не скрою, усыплял…
Колол его не я,- угрюмый парень,
Приехавший к соседям на такси.
Но мой прокушен был до крови палец,
Когда шептал я глухо: "Друг, прости".
Не наш был пёс: соседка попросила
Насильным сном прервать дворняжью жизнь.
Долдонила: "Ни мужа нет, ни сына,
Так ты уж подмогни, и, слышь, не злись!"
"Да я не злюсь, чего уж, по-соседски…
Видал я эту опухоль, кошмар.
Живёт так год? Сильно у парня сердце…
Знакомый в Лосе есть ветеринар".
Зажил давно мой палец злополучный,
Соседка та, должно быть, не жива.
Но помню взгляд собаки мукомучный.
И коготь, рвущий старенький диван.
2015
ROUTE 66
По мотивам песни Бобби Трупа, прославленной исполнением The Rolling Stones
На шестьдесят шестом маршруте
Койота трупик в стороне…
И понимаешь, как до жути
Далёк тот мир и странен мне.
Тот мир, в котором ночью кто-то
Под восклицание "My God!"
Прервал мгновенно жизнь койота,
Его таинственный поход
Куда-то вдаль к помойке щедрой,
Где под рекламой "Pizza Hat",
Полны остатков сладких недра,
Вкусней енотов во сто крат.
Тут мне не жить средь улиц чистых,
Пронумерованных навек,
Где городки персон на триста,
Где незнакомый человек
Предупреждает незнакомых,
Что на деревьях есть клещи,
И ты уж, please, приятель, дома
Свой кожный панцирь обыщи.
Тут тараторят на невнятном
Английском - сроду не поймёшь.
На жабрах здесь у рыбки пятна -
Блюгеля, колкого, как ёрш.
Поток машин неторопливый
Меж светло-серых мостовых,
На них народ, мечтой счастливый,
К которой сызмальства привык.
Он мыслит мерами иными:
В пакетик - фунт, а в бак - галлон,
Он в час наматывает мили,
Давя дорог своих бетон.
Не поминают Бога всуе,
А просто знают, что есть Бог -
Те, кто живёт в земле Миссури,
Среди равнин, холмов, дорог…
Коламбиа, Миссури
Октябрь 2016
Разговор на вокзале
Пародия
Вот плюнешь и пойдешь по шпалам...
А тут и gloria sic transit
От древнеримского вокзала..
.
Наталья Перстнева "Глория"
(Одесский поэт Наталья Перстнёва, наверное, полагает, что в Древнем Риме существовали вокзалы, от которых отправлялись в разные концы пассажирские составы из ослов и мулов - что ж, возможно…)
Вокзальчик древнеримский, я пиво пью в буфете,
На тоге долгополой нашивка "За Спартак".
А вот патрицианка в элладском туалете
(В одежде то есть ихней - да вы не лыбьтесь так!).
Скажите мне, Венэра, куда вы и откуда?
Неужто из Одессы! А я из Сиракуз.
А завтра в Колизее смотреть "Электру" буду!
И вы? Ой-вей, я вижу, у вас хороший вкус.
И что ж, бог мой, за нимфы живут в Одессе-маме!
Я чувствую, что этот столичный папа-Рим
В сторонке курит нервно. Но это между нами,
Давайте за Одессу чуть-чуть поговорим.
Я помню, раз купался весной на Ланжероне,
Гетэрочки в Одессе у вас - чтоб я так жил!
Но строги были нравы при этом… при Нероне…
Я чуть к преторианцам тогда не угодил.
А раки на Привозе, ой-вэй! Бычки и сало!
А пляски в Сатурналий! Все ноги оттоптал.
Как жалко, что в Одессе я был немного мало!
Симпозиум же скоро! Так встретимся мы там.
Вот вам моя визитка - египетский пергамент.
Я бизнес там имею, на Крит вожу рабов.
Немного незаконно, но это между нами,
Шо деньги? Тлен и пепел! Ведь главное - любов…
Так может по коктейлю? "Амброзия с нектаром"?
О! Сильно муж ревнивый. Ах, он и консул наш!
Да, император Клавдий таких давил недаром…
И тут я враз проснулся. То сон был? А, Наташ?
2017
Друзьям
Спускаются неслышно белизною ваты
Седые волосы на сгорбленные плечи,
Иных уж нет из нас, погасли тихо свечи -
Семей своих и наши горькие утраты.
Мы были стайкой в этом мире разобщённом,
Шарами на столе вселенского бильярда,
В границах рамки треугольной в месте старта
Игры неспешной между ангелом и чёртом.
Мы были вместе все. Делились ли последним?
Излишним - да. А там - как выпал жребий-случай.
Неразрешимой тайной интеллект не мучай:
Небытие сберёт всех беспощадным бреднем…
Что может молодость? Лишь то, что знает старость:
На пол подстеленной соломы жидкий ворох,
Мышей сомнения противный тихий шорох,
И горьковатый вкус того, что не досталось.
Запас минут растратим с миною беспечной,
Не осенясь крестом небесного сиянья.
Нам выходить, друзья: платформа "Северянин"…
А кто за нами, тем - подальше, до конечной.
2016
***
К Постановлению оргбюро ЦК ВКП(б) "О журнала "Звезда" и "Ленинград ""
14 августа 1946 г.
О, этот профиль, нос с горбинкой,
Дитя достатка и степей,
Ты дожила до середины
Лихого века и испей
Хулы от тех, кого забудут,
Лишь только весть о смерти их
В ведре окажется под грудой
Очисток, банок жестяных.
Грехов немало приписали
Из тех, что носят "вышки" вкус:
Не восхвалён товарищ Сталин,
ВКП(б) любимой курс.
"Да эта барынька взбесилась,
Нас вовлекая в будуар,
А кто она, скажи на милость, -
Жужжащий о любви комар?
Да ладно о любви, а то ведь
Всё с эротическим душком…
Кому мадам Горенко вторит?
И почему проспал обком?"
2017
От Бульварного до Садового
От Рождественки до Трубной
Путь под гору - и нетрудный,
А обратно - дохлый номер:
Ноги препротивно ноют,
Сердце скачет в темпе presto
Но не помер… если честно.
Чуть подале - к Наде Крупской
(Полупольке - полурусской) -
Гляньте: Сретенка-подруга
зазывает сойти с круга…
"Извини, чуток нетрезва!
Заходи уж, не побрезгуй.
Рёбра мне пересчитаешь:
Пушкарёв, Просвирин, Даев,
Ащеулов и Последний.
Сколько ты по ним поездил,
Походил, сносил штиблеты,
Мял асфальт зимой и летом
Рядом с людом суетливым,
Радостным и несчастливым.
Ты ведь был тогда моложе,
Твердоскулым, толстокожим,
Выше носом, легче телом,
Мало думал, больше делал…
И не ныли мысли злые
О себе и о России.
Жил, страстей не сортируя,
Заплывал за кромку буев,
Выбирал с извивом тропку…
Ты в гостях!
Поднимем стопку:
За Москву, за славный Китеж,
Что в озёрах не отыщешь!
За беспутный этот город,
За его колючий норов!
За бульваров воздух праздный!
За поток слёзы напрасной.
Пусть Москва слезам не верит,
Но приметит, обогреет.
От Тургеневски до Чистых,
Пять минут - два шага, близко.
Там иное шепчет память
Там слова иные манят:
Харитоний и Фурманный…
Вот так встреча!
Будешь пьяным
От имён московских улиц,
От зрачков весенних лужиц,
От уютных переулков,
От ударов сердца гулких…
2018
Спрямление кривой
Ничего нет проще смерти.
Было что-то. Нет. И - нуль.
Это - вне Господней сметы:
Просто исчезает пульс.
Гаснет камелёк дисплея,
Синусоиду спрямив.
Вряд ли кто-нибудь сумеет,
Вспомнить следующий миг.
Стол, распластанное тело,
Две руки легли на грудь,
Белый кафель, лико бело
И зрачков недвижных муть.
Пот сотрёт со лба дежурный:
"Время надо записать".
Телефон звонком бравурным,
Потревожит небеса…
В синеву дорогой ветра,
Не крича и не спеша,
Улетела птицей с ветви
Чья-то частная душа…
В подъезде
Фрагмент неоконченной повести
Яша лежал на оттоманке, подложив под голову смятую подушку. Он внимательно рассматривал свою левую ногу, пристроенную пяткой
на торчащих пальцах вытянутой правой ноги. Обе ступни являли собой ненадёжную конструкцию, увенчанную блеклым отблеском ногтя большого пальца, выглядывавшего через дырку на сморщенном, когда-то чёрном шерстяном носке.
Этот довольно поздний вечер середины ноября шестьдесят седьмого года был для Яши особенным: только что вошел в его душу и разумение новый пласт мыслей, так отличавшийся от того, что переваривалось в нём, когда он ещё недавно был школьником.
Вот уже более двух месяцев был он, Яша, студентом очного отделения
машиностроительного факультета московского вуза, вуза не малого, но и не
большого, находящегося от дома не далеко, но и не близко, учиться
в котором было не тяжело, но не так уж и просто. Вуз нескромно и во всеуслышание гордился тем, что как высшее учебное заведение
подобного профиля, был он единственным в мире, а кроме того - студенческий коллектив не то, чтобы особенно похвалялся, но как бы
интересничал тем, что аббревиатура его расшифровывалась
как "московский институт хорошеньких мальчиков", неофициально, конечно. Правда, поговаривали, что на будущий год намечено преобразование его тамбовского филиала в самостоятельный вуз такого же профиля, и тогда в мире появился бы еще один подобный институт, что несколько подрывало почву для гордости. Кроме того, было непонятно смогут ли тамбовчане обеспечить достаточное количество красавцев для
подтверждения прежнего неофициального толкования замечательной аббревиатуры. Яша не то, что бы считал себя аргументом для оправдания этого лестного названия, но, тем не менее...
Ну, во-первых, голубые глаза в сочетании со статью брюнета. Честно говоря, глаза его, скорее всего, были просто светло-серыми, но голубизна взора в сочетании с чёрными волосами были у высоко почитаемых Яшей персон: книжного Жюльена Сореля и живого Алена Делона, - вот он и решил считать свои глаза именно голубыми. А во-вторых, очень красивой формы и гармоничного размера, хотя чуть желтоватые, зубы без единой пломбы.
Мать Яши называла это "природный санус", а она, детский врач-терапевт, уж точно разбиралась в этих вещах. Ну и в-третьих...
Вот, правда, в-третьих, подобрать у себя иные мужские стати Яша затруднялся. Рост? Нет, во времена Д'Артаньяна он, может, и считался бы человеком среднего роста, как, скажем, Атос или Арамис. А может быть, даже он был бы одного роста с Андреем Болконским, но это по роману.
Однако если судить по двум первым сериям вышедшего в прошлом году
фильма, то там определенно была допущена явная несуразица: Тихонов почему-то оказался почти одного роста с Бондарчуком! А ещё американцев ругают, что у них Пьер Безухов тощий…
Ну и вес. Так… К росту, откинув метр прибавляем пять килограмм,
получается, получается... Хреново получается! Да и на вид не особенно... Плечи, правда, пошире задницы, это точно, но животик, грудные
мышцы напряжешь, ткнёшь и вроде как...
Нет! Напрягай, не напрягай, а сантиметра-то три плотненькой массы под гладенькой кожей никуда не денешь. Оттягиваешь пальцами и грустишь. Не больно-то лакомый кусок для второй половины многомиллионного отряда гуманоидов, отличающихся от прочих приматов умением ругаться матом. Хотя… даже попугая этому научить можно!
Но, что там ни говори, не было у Яши до сего времени предмета,
которого в те времена называли просто и складно "кадром". В школе никто так и не зацепил, хотя со многими играл он в "переглядки"…
А один вечер провёл на подоконнике в подъезде со знакомой, весёлой девчонкой, которую мальчишки считали "проституткой", потому что гуляла она со старшеклассниками и студентами, курила с ребятами, подъелдыкивала их, смеялась, как бешеная, грудь имела торчащую, красила после школы глаза, и вообще... Ну, в общем, проститутка - она проститутка и есть!
Просто так случилось, что шли все вместе со школьного вечера -
жили в соседних домах, потом как-то оказалось, что все остальные
отвалили, и они заняли лестничный пролёт между третьим и четвёртым этажами её дома. Она уселась на широкий подоконник, расстегнув синее пальто букле, как Яша успел заметить, с посеченной внизу шёлковой подкладкой. Закуривала каждые двадцать минут - некурящему Яше не предлагалось - и посматривала время от времени на него своими подведёнными глазами с неожиданным интересом.
Яша, стоя рядом, много острил, что он, по правде говоря, умел делать
неплохо. Они много говорили о книгах, и он с удивлением обнаружил, что Аня много всего прочитала и имела на этот счёт довольно интересные суждения, что, согласитесь, неожиданно для "проститутки".
За весь вечер мимо них прошёл только раз здоровенный мужик с маленькой болонкой на руках.
Он остановился рядом с ними, внимательно посмотрел на Яшу - Аня
потупилась и, закрыв ладонью рот, сделала вид, что чешет щёку - усмехнулся и сказал:
- Аньк, сколько раз просил тебя не курить в подъезде, ну, прямо как
маленькая, несёт же в квартиры. На улицу трудно выйти?
Ты ж вроде бросила? Этот что ль курит? Тебя как? Яша? Смотри, Янкель-поц, Аньку нашу не обижай, она девка правильная, а то будешь дело иметь со мной и, вон, с моей Беляночкой. Она собачка злая, в случае чего мигом отгрызёт. Ладно, ладно, чего вскипешилась, папке привет передавай, когда встретитесь, скажи пусть заходит, дело одно есть.
Ну, Яшка, давай краба!
... Время шло к одиннадцати, остроты иссякли, Аня стала всё чаще
посматривать в тёмную заводь окна, и Яша решился...
Даже не приобняв Аню, он ткнулся губами в пахнущие дымом
приоткрытые губы, поелозил, стукнувшись зубами об зубы, потом
вспомнил, что надо бы действовать и руками, ухватил правой ладонью
жёсткий бок, а левой потянулся... Но был остановлен влажной и
холодной Аниной ладошкой, которая передвинула его руку почему-то за
спину. Он ещё пару раз прижался губами к пахнущей пудрой и одеколоном шее, руки Ани надавили, отстраняя его, глаза оказались напротив, и он увидел в них взрослую неспокойную грусть.
И ему неожиданно стало пусто и весело.
- Аньк, - произнёс он, - а ведь я тебя совсем не люблю.
- Дурак ты, Яшка, телок. Да ты не бойся, я никому из девчонок не скажу, что
ж я не понимаю... На других научишься, да я и сама не очень.
Домой надо, мать снова орать начнёт, твои-то тоже небось там как на
иголках. Ох, как же предки надоели, побыстрей бы в институт!
Яша особенно и не жалел, что так всё быстро кончилось, не начавшись, да и писать он сильно хотел, как, похоже - и Аня…