Leonid-Gomberg.ru

 

 

В эти четыре строчки Юрий Левитанский вложил, втиснул, спрессовал долгую и трудную жизнь одного из замечательных поэтов нашего времени. Нашего современника — ибо еще свежа могила поэта, не утихла боль друзей, близких и множества читателей и почитателей его стихов. Пройдет время, и за свое дело возьмутся критики, литературоведы, исследователи, и будущий любитель русской поэзии сможет узнать о Юрии Левитанском очень многое: от своеобразной техни¬ки его стиха до тех подробностей человеческого быта, без которых и не бывает поэтического бытия.
К этим, будущим книгам не принадлежит книга Леонида Гомберга с широким и несколько претенциозным названием «Война и Мир Юрия Левитанского». В этой очень небольшой по объе¬му книге собрано все, что узнал ее автор: даты биографии, первые поэтические победы и пора¬жения, тягомотная неустроенность, сложная семейная жизнь, нравственная непоколебимость, личное знакомство, личное ощущение поэта и его творчества... Поэтому в ней нет никакой монографической стройности, критического разбора разных периодов творчества, в ней странным образом смешаны воспоминания молодости автора и его поздние, буквально последние встречи с героем этой книги. И нет даже тени литературоведческой объективности. Книга Леонида Гомберга о его любви к Юрию Левитанскому — человеку и поэту, это книга восхищения и печали. В ней — вглядывание в значительные периоды и незначительные детали жизни, попытки реконструкции многих важнейших этапов духовной жизни поэта.
Да, в этой книге многого нет, но есть главное — живой Юрий Левитанский с его неровной жизнью, душевными спадами и подъемами, тяжелым и легким поэтическим дыханием. Такую книгу только и мог создать очень близкий, неравнодушный человек по самим свежим, не остывшим еще следам жизни.
И из этого смешения документов, воспоминаний, записей разговоров выплывает ясная, точно ощутимая основа его творчества. Этой основой являются постоянные размышления поэта о жизни — своей собственной и его современников. Эту жизнь он прокручивает часто, постоянно, она ему видится наяву и во снах. Недаром названия многих его стихов звучат так: «Сон о забытой роли», «Сон о рояле», «Сон об уходящем поезде»...
Большая часть поэтической жизни Юрия Левитанского прошла в Москве, где у него было много друзей, где было средоточие его литературных интересов. Но мы не найдем в его стихах ни поэтической полемики, ни картины той суеты, без которой не обходится литературная жизнь. Напротив. В стихах Левитанского — постоянная горечь о ненужной суете, излишествах, о невозможности достучаться до сердца и души другого.

 

 

Юрий Левитанский принадлежал к тому роковому поколению, которому пришлось пройти через все невероятные лишения, страдания и потери войны. Собственно, из того поэтического поколения его друзей и ровесников, для которых война часто становилась самым главным в биографии, а иногда и концом биографии, Юрии Левитанский оставался последним. И конечно, война не могла не прозвучать в его поэзии. Но мы в ней не найдем грома боев, торжества и величия подвига. И стихи поэта не назовешь «фронтовыми». А в отрывочных воспоминаниях о фронтовых буднях — реконструкция душевных переживаний человека, идущего по грани жизни и смерти. И переоценка многих монолитов этой войны — от Жукова до Сталина.
Трудно согласиться с выводом автора книги о том, что «оттепель» 50—60-х годов никак не отразилась на творчестве Левитанского. Его невозможно оторвать от «шестидесятников» с их наивной верой, с их стремлением сделать более человеческим лицо современности. Он был в их среде, я об этом имею право свидетельствовать не только как современник Левитанского, но и его товарищ и добрый знакомый. Он жил в своем времени, в его призрачных победах и в горечи его поражений, для поэта было важно все происходящее в стране. Он про это писал, он про это говорил, он не покривил душой и сказал, что думает о преступных ошибках власти, даже в тот торжественный день 1995 года, когда ему вручали высокую Государственную премию.
Внешне несколько суровый, редко смеющийся, Юрий Левитанский никогда не впадал в эйфорию радости и не оплакивал горести. Он относился с необходимой долей иронии ко всему происходящему. Не стеснялся об этом говорить:

 

 

Ироничное отношение к жизни удерживало его от участия во многих литературно-политических демонстрациях. Не отчуждался, нет. Одним из первых подписал письмо в защиту Синявского и Даниэля. И готов был всегда выступить в защиту преследуемого несправедливостью, в защиту слабого. И никогда не строил из себя пророка. Да этого и не могло быть при том огромном чувстве юмора, которым он обладал. Юрий Левитанский, несомненно, был крупнейшим мастером иронической поэзии — эпиграммы, пародии. Он усмехался редко, но это была настоящая литература высокого качества, и единственная книга его пародий принадлежит к лучшим в этой области литературы.
Кажется удивительным, что за свою долгую жизнь в литературе Юрий Левитанский мало написал,— из многих известных и отличных поэтов своего времени он — один из редко печатаемых. Происходило это не только из-за его ломаной биографии, но главным образом из-за того, что главной темой его творчества было осмысление духовной жизни — своей и своих современников. Он эту тему прокручивал в своей душевной памяти постоянно. И недаром множество его стихотворений носят название «сны» или «воспоминания». Понятие «множество» мало подходит к поэзии Юрия Левитанского. Он писал скупо, взвешивая каждое слово. Но писал и не писать не мог. Он был, он ощущал себя поэтом, в поэзии видел свое призвание и предначертание. И отсюда порой вырывавшийся у него крик:

Но что же мне делать с проклятым моим ремеслом,
с моею старинной, бессонной моей маетой!

То, что Левитанский называл своим «ремеслом», было в действительности огромной потребностью сказать людям о важнейшем для себя и других. В этом — суть тех метаний, о которых рассказывается в книге Леонида Гомберга — первой книге о Поэте.
Упрекая себя, Юрий Левитанский написал горькие слова:

 

 

Это сказано им о себе, но вряд ли воспринимается читателями буквально. То, что Юрий Левитанский успел сказать, обогатило и продолжает обогащать чувства и мысли тех, для кого его поэзия навсегда останется примером служения тому высокому, облеченному тайной свободой, что Пушкин назвал «Музой».