Леонид Гомберг
Поиск по сайту...
Леонид Гомберг
Леонид Гомберг

 

Kritska

 

Лариса Критская:
«Сальто-мортале с переходом на копчик»

 

Наша встреча с композитором Ларисой Критской состоялась в 1997 году по инициативе народной артистки России Елены Антоновны Камбуровой и проходила в квартире певицы. С тех пор мы изредка обменивались с Критской письмами. В 2009-2011 годах, когда я работал над книгой «Иронический человек. Юрий Левитанский: штрихи к портрету» (М.: Время, 2012) Лариса подлилась со мной своими впечатлениями о поэте, с которым была дружна, а потом сообщила, что написала специально для этого издания воспоминания «Трава права, а вы – увы. Размышления по дороге памяти», чрезвычайно интересный, живой и трогательный очерк о Левитанском…

К началу 80-х годов — писал я тогда, — композитор Лариса Критская была, что называется, широко известна в узких кругах... Впрочем, таких ли уж узких? Ее песни исполнялись ведущими мастерами эстрады, да и с киноэкранов нередко звучала ее музыка. И все-таки ее творчество в сознании ее бывших соотечественников тесно связано с двумя славными российскими именами: поэта Юрия Левитанского, на стихи которого она написала лучшие свои песни, и певицы Елены Камбуровой, которая эти песни исполняла и исполняет до сих пор.
Нужно ли удивляться, что после 17-летней нью-йоркской эмиграции наша беседа началась с воспоминаний о выдающемся поэте, ушедшем от нас полтора года назад...

 

— Юру Левитанского привела ко мне в коммуналку у станции метро "Белорусская" Зоя Крахмальникова... Это был самый конец шестидесятых: уже написана, но еще не опубликована его книга «Кинематограф», принесшая Юре широкую известность. Он принес мне какие-то листочки, отпечатанные на скверной машинке...
Мы душевно поговорили, выпили бутылку водки, что впоследствии стало у нас традицией... Они ушли поздно. Я тут же сели к роялю и поставила перед собой его стихи. С тех пор стихи Левитанского с моего рояля никогда не сходили. Я всегда увлекались поэзией, но это был какой-то... удар, какой-то... зов. Через пару дней я позвонила Юре, он тут же приехал: у него была жажда быть услышанным. Я сыграли ему «Элегию»... Он сказал: «Как? Как ты все это поняла?» Вот уже 25 лет эта песня живет в репертуаре Лены Кабуровой.

 

— Вскоре после того как вы уехали из Москвы, у Юрия Давидовича случился инфаркт... Я пришел проведать его. Спрашиваю: как это вас угораздило? «Слег на почве музыки!» — отвечает он. Я не понял. «Передвигал пианино, которое перед отъездом подарила мне Лариса Критская, и вот поплатился...» Левитанский вообще частенько вспоминал о вас.
Но — к делу... Банальный вопрос: «Лариса, зачем вы уехали?»

 

— Не знаю... Думала, что кино, которое постоянно крутят вокруг, я видела много раз. Хотелось посмотреть что-нибудь новенькое... Я приземлилась в нью-йоркском аэропорту с 18 долларами в кармане и с изрядной пачкой партитур. Вскоре мне устроили встречу со знаменитым Джоном Кандером, автором музыки бессмертного мюзикла «Кабаре». Я сыграла и спела ему песню на стихи Юры Левитанского «Воспоминания о шарманке». Кандер заплакал, он сказал, что таких песен здесь никто не пишет... Это возвеличило меня в собственных глазах и одновременно смутило. Я еще не знала, что за этими словами ничего не стоит...
«Почему у вас все в миноре, — говорили мне, — вы можете написать что-нибудь в мажоре?» Статую следовало разбить, а затем снова собрать из обломков новую. Для этого я решила полностью порвать с русской эмиграцией: ходила и спала с наушниками — учила английский язык...

 

— Уйти от русской эмиграции? А куда же прийти? Без языка, без связей, со своей «арбатско-переделкинской ментальностью», как говорит Валентин Никулин...

 

— А что было делать? Когда меня спрашивали: «Чем вы занимаетесь?», я отвечала: «Я — композитор». «А чем вы зарабатываете на жизнь?» — следовал вопрос. Постепенно этот урок выучился. «Русское поле» развалилось. Плакать было некому, да и непринято. Надо было учиться писать в мажоре.
При слове «композитор» русские эмигранты чесали в затылках, точно так же, как и американцы. Пришлось плюнуть и на это... «Композитор? — сказал Бродский при встрече. — А что ты будешь здесь делать?» (Не хочу никого слушать!) После того как мы два дня подряд пили водку с Довлатовым, а вокруг стояли горы неубранной посуды с остатками еды и пустые бутылки, он сказал: «Ты все равно к нам придешь... Ты с ними жить не сможешь...» Стоило уезжать из Москвы, чтобы пить водку в Нью-Йорке.
Но я ушла в изоляцию: я молчала, читала, спала с наушниками, мыла полы...

 

— Поскольку молчание, чтение и сон с наушниками доходов не приносят, следовательно, вы зарабатывали мытьем полов?

 

— Не только! Мне повезло: довольно долго я работала аккомпаниатором в вокальной студии за пять долларов в час. Я просидела там семь лет, выучила весь объем многовекового наследия американской песни. Я училась писать шоу. Что я делала — Боже мой! Я преподавала русский язык в колледже, играла роли в театре... Однажды мне позвонили друзья и сказали, что есть работа в отеле поломойкой — убирать двадцать комнат. Я пришла и спросила: не могу ли я выступать у вас по вечерам? Ответом было полное недоумение: мы не можем за это платить! И не надо: пианино есть — значит, я готова выступать даром...

 

— Поломойка-композитор... Это мне напоминает одну историю, только не «западную», а «восточную». Моя приятельница, довольно известный журналист русскоязычной израильской прессы, мыла полы в здании Генерального штаба Армии обороны Израиля в Тель-Авиве. Однажды, закончив уборку и оставив в покое швабру, она включила диктофон и по заданию своей редакции взяла интервью у министра обороны Моше Аренса. По совместительству, так сказать...

 

— Так же точно и я: мыла туалеты, стелила постели, а по вечерам играла американскую классику. Отель располагался в еврейском районе, и евреи плакали, слушая мое исполнение...

 

— Вы не писали специально еврейской музыки?

 

— Нет, я не хотела спекулировать ни на диссидентстве (которого, впрочем, не было), ни на еврействе — ни на чем. Я хотела знать, какой я художник. По правде сказать, я даже забыла, кто я: еврейка, русская, американка... Своим поломойством я смыла с себя все национальные признаки, и гордыню, и возраст… Работать, работать — и все.
Представьте себе итальянский рынок в Бронксе... Я получила там стенд и поставила фортепьяно. Приходят люди за овощами и фруктами, а я им играю Шопена. Все бы ничего, но вдруг я понимаю, что мне не хотят платить... Сальто-мортале с переходом на копчик! У меня началась депрессия, и 22 января 1995 года я позвонила Юре Левитанскому — в день его рождения и за три дня до его смерти... Я сказала: «Юра, мне кажется, что я проиграла свою жизнь!» Он ответил: «Я так не думаю. Твоя жизнь не закончена...»

 

— Судя по вашей кипучей энергии, он был прав. Как вы оказались в России?

 

— Меня привез мой двоюродный брат, известный журналист Андрей Черкизов, он же был организатором и ведущим моего вечера в Доме художника с участием Лены Камбуровой. Я привезла в Россию несколько проектов, связанных с записью моих песен, которая здесь гораздо дешевле, чем в Нью-Йорке. Прежде всего, это песни на английском языке (слова и музыка написаны мной), которые должна исполнить Елена Камбурова. Я считаю Лену великой актрисой и полагаю, что она может весьма достойно прозвучать в Америке, но ни в коем случае не под водочку со скрипочкой в токаревской аудитории Брайтон-Бич, а для серьезной музыкальной публики. Есть также идея записать песни на стихи Левитанского в исполнении Камбуровой в стиле ретро — с моим сопровождением на рояле. И наконец, съемки французского телевизионного фильма о Лене и обо мне — встреча двух артистов, долгие годы работавших в разных социальных структурах и встретившихся вновь на сцене…


(«МЕГ», №11-12, 1997)

 

С тех пор прошло больше 25 лет. Лариса Критская ушла из жизни 30 апреля 2020 года после тяжелой болезни…