ПУТЬ АВРААМА: ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ВЕРОЯТНОСТИ

Слава Полищук.  Беседа  с Леонидом Гомбергом

Слава Полищук (С.П.): Леня, твою новую книгу “Дорога на Ханаан” можно считать продолжением очерков библейской истории “От Эдена до Вавилона”. В ней ты создаешь совершенно новый образ Авраама. Можно ли говорить о развитии предложенного тобой подхода к пониманию описываемых в Пятикнижии событий с позиций мифологической истории?

Леонид Гомберг (Л.Г.): Не только можно, но и нужно. Иначе придется воспринимать слова Торы как некий безжизненный символ, как код, с помощью которого зашифрованы сведения, переданные нам откуда-то извне, очерчены понятия, абсолютно нам неведомые, ни с чем несообразные, чуждые, а возможно, и просто не интересные. Такая точка зрения, конечно, может иметь право на существование, но при этом она останется совершенно не продуктивной. Если же перед нами тексты, пусть и переполненные скрытым смыслом, даже потаенными символами, но все-таки имеющие реальную основу в жизни и верованиях наших далеких предков, то без мифологической истории мы просто “не сдвинемся с места...” Ведь мифологическая история – это не что иное, как система представлений, включающая отражение вероятных событий прошлого в нашем сознании, часто в интерпретации текстов, которые дошли до нас через тысячелетия. Произошли ли эти события реально, или только могли произойти с большой степенью вероятности, мы никогда не узнаем. Да и так ли это важно?

С.П.: Я согласен с тобой, что, рассматривая те или иные события, мы видим то, что хотим видеть. В связи с этим, не умаляет ли твой подход привычный образ старца-отшельника, в одиночестве достигшего совершенно нового понимания окружающего его мира? Не “заземлен” ли образ?

Л.Г.: Образ старца-отшельника – это, конечно же, плод нашего воображения. Причем такой плод, который произрастает на дереве, совершенно оторванном от питательной почвы конкретных событий истории первой трети II тысячелетия до новой эры. Согласно еврейской традиции, события из жизни Авраама были зафиксированы в Торе почти пятьсот лет спустя после того, как они произошли в действительности. Стало быть, около пяти веков они бытовали в форме устных историй, сказаний, притч, анекдотов. Так и видишь сидящих около очага мужчин, рассказывающих друг другу байки про красавицу Сару, счастливо избежавшую участи наложницы в царском гареме, и про простака-фараона, в очередной раз оказавшегося в дураках. Образ старца-отшельника никогда не завоевал бы мир, как завоевал его реальный человек Авраам – умница, хитрован, любовник, политик, воин, мыслитель. Никакого другого Авраама в реальности просто не могло быть. Старец-отшельник – это фигура из христианских поучений времен средневековья.

С.П.: Происшедшие изменения в понимании Авраамом всего сущего как результата творения некой единой силы важны в первую очередь изменением взгляда на человека и его отношений с Творцом. Твой взгляд на происшедшее как на результат тысячелетнего развития духовных сил некой группы людей, к которой принадлежал и Авраам, кажется мне замечательным...

Л.Г.: Да, такая теория существует, и мне, как и тебе, она представляется весьма интересной...

Странным образом многие передовые достижения материальной культуры человечества связаны с ничтожным клочком каменистой земли в Восточном Средиземноморье, которую историки и археологи обычно называют Левантом, Палестиной, Эрец Исраэль. С этой же территорией связана и группа людей, миграция которых прослеживается – с помощью разных источников и находок – на протяжении нескольких тысячелетий. Можно предположить, что именно об этом сообществе речь идет в Торе, а также в некоторых документах месопотамского и египетского происхождения. В семидесятые годы прошлого века об этом писал математик Борис Мойшезон. Многим эти идеи казались фантастическими. Каково же было мое удивление, когда в 2003 году в Москве вышла книга российских археологов В.А. Сафронова и Н.А. Николаевой “История Древнего Востока в Ветхом Завете”, в целом очерчивающая ту же картину, что и Б. Мойшезон, но только подкрепленную важными сведениями из археологии и палеолингвистики. Судя по всему, эти люди считали себя потомками некоего Суту (библейского Шета); “иврим”, “хабиру” – так называли этих людей соседние племена, сами же они, похоже, именовали себя “шуту”, “сутии”. В их родословной, зафиксированной в Торе, встречаем имена, свидетельствующие о некоторых происшедших событиях: “эвер” – переход через реку (скорее всего, Евфрат), “пэлег” – разделение народов и языков. Считается, что есть связь между словами “эвер” и “иври”. На линии Шет – Авраам обнаруживаем важную фигуру Шема...

С.П.: В твоей книге Авраам назван учеником Шема. Расскажи подробнее об этом человеке. Известно ли что-либо о нем? 

Л.Г.: О Шеме (Симе в христианской традиции) я писал еще в книге “От Эдена до Вавилона”. Пятикнижие и устная традиция считают его сыном Ноаха. От имени “Сим” произошло наименование “семиты”. Другими словами, семиты – это потомки Сима. Так считается. Однако если мы внимательно рассмотрим знаменитую Таблицу народов в Книге Берешит, то увидим, что это не совсем так. В то же время “Шем” означает просто “имя”. Не исключено, что настоящее имя этого важного героя еврейской традиции табуировано. Из талмудических мидрашей известно, что Шем основал факторию где-то на месте нынешнего Иерусалима, там довольно долгое время жил Авраам (тогда еще Аврам), обучаясь всякой премудрости – возможно, даже каким-то основам единобожия. Считается, что упоминающийся в Торе царь Шалема Малки-Цедек, “священник Бога Всевышнего”, который встречал Авраама после блестящей победы над превосходящими силами четырех “северных царей”, и был Шем. Малки-Цедек – это лишь часть его титулатуры, “Царь-Праведник”. Разумеется, утверждать, что такой человек жил в действительности, никак невозможно. Но и отрицать наличие важной фигуры, которая могла стоять у основания религиозной реформы Авраама, тоже нельзя.

С.П.: Основным, отправным моментом нового мировоззрения Авраама была идея личной ответственности человека перед Всевышним, отвергавшая бытовавшее понимание служения богам у язычников как некую сделку: “ты – мне, я – тебе”...

Л.Г.: Религиозная реформа, предпринятая Авраамом в Ханаане и лишь спустя две тысячи лет начавшая распространяться по всему миру, стала следствием высочайшего духовного взлета этого человека. Никто и ничто вокруг не предвещали его головокружительного парения над бездонной пропастью массового сознания современников. Замурованные детские скелеты – жертвы кровавым местным богам, обнаруженные археологами в стенах ханаанских крепостей, многочисленные фаллические “мацевы”, которым поклонялся тамошний люд, – вот тот уровень самосознания, с которым пришлось столкнуться патриарху на обетованной земле.

Нравственный подвиг Авраама заключается в том, что он, по существу, был первым в мире, – ни его братья, ни его отец Терах, ни кто-либо другой из его современников поддержать его не могли и, скорее всего, не хотели. Авраам был первым, а дальше следовали Иосиф, Моисей, Пророки...

Ты прав, личная ответственность перед божеством существовала и у язычников. С давних времен полагалось делать идолу различные подношения, чтобы, как казалось, откупиться от его слишком назойливой опеки. Даже монотеисты, приверженцы одной из аврамических религий, еще сравнительно недавно полагали, что достаточно “купить индульгенцию” против грехопадения. “Замолить грехи” – так, кажется, говорят христиане и сегодня. При этом, я полагаю, речь идет о каких-то действиях, которые призваны предотвратить заслуженное наказание. Это очень странная позиция, которую я не стану комментировать. Жертвоприношения Авраама никак не похожи на попытку “откупиться”, “договориться” или “подольститься” – это сакральные акты приобщения к Божественному, не имеющие аналогов в человеческой жизни.

С.П.: Я бы хотел поговорить о “тяжести” отношений, принятых Авраамом. Уместно ли рассуждать о “добре” и “зле”, “справедливости” и “милосердии” по отношению к деяниям Всевышнего? Кровь проливается в Пятикнижии часто...

Л.Г.: Не думаю, чтобы патриарх хоть как-то “взвешивал” цену своих откровений. Нам это трудно понять. Сегодня, по прошествии нескольких тысячелетий, когда огромное большинство людей утратило возможность отождествления себя с Божественным промыслом даже на уровне подсознания, невозможно говорить о качестве осознанного взаимодействия с Богом. И вообще, понятия, которыми мы пользуемся, наполненные нашим сегодняшним содержанием: добро, зло, справедливость, жестокость, сострадание, ненависть, – плохо применимы к той эпохе. Я все больше убеждаюсь, что человеческая жизнь вовсе не соответствует эмоционально окрашенным определениям, свойственным бестолковым романам. Жизнь – это обязательное условие бытия, одна из многочисленных его форм, – вот и все. Мы же воспринимаем жизнь в соответствии с неким трафаретом, раз и навсегда определенном для нас “властителями дум”, – часто в трагических тонах, но это, как говорится, наши трудности. А кто сказал, что должно быть иначе? Кто сказал, что все обязательно должны быть счастливы? Христиане? Карл Маркс? Дорогой Никита Сергеевич? У меня такое ощущение, что применительно к эпохе после прихода Машиаха речь идет вовсе не о жизни в привычном для нас понимании, а о каких-то других формах бытия, пока не очень-то представимых.

С.П.: Я согласен с тобой, что наши эмоции часто заслоняют смысл происходящего. В то же время повествование Пятикнижия максимально эмоционально. Стараясь не поддаваться эмоциям, можно ли рассматривать происходящее сейчас на земле Израиля как продолжение событий, случившихся с Авраамом?

Л.Г.: Думаю, в принципе – да, можно. Нам не известна логика, по которой строятся наши взаимоотношения с Богом. Разумеется, это только мое предположение, но потомство Авраама (или даже то, что подразумевается под его потомством) может рассматриваться как его семя, как продолжение его рода или даже его самого. Взаимосвязь сегодняшних событий с Эпохой патриархов, конечно, не линейна, но, скорее всего, она есть... Вообще, в Бытии огромное смысловое значение имеет противостояние между кровными братьями, которое – в разных вариантах – проходит через все повествование: Каин и Авель, Ицхак и Ишмаэль, Иаков и Эсав, Иосиф и его братья... Может, стоило бы извлечь из этого настойчивого повторения хоть какие-нибудь уроки?.. Ну хотя бы тем, кто принадлежит (или считает, что принадлежит) к иудео-христианскому миру...

С.П.: Вся жизнь Авраама была ожиданием тех нескольких мгновений, когда к нему было Слово. И все, о чем просил Всевышний, было: “услышь” и “пойми”. Мне видится это одним из главных в твоем повествовании об Аврааме...

Л.Г.: В общем-то, ты прав... Я бы только уточнил, что не всегда Слово, донесенное до Авраама Свыше, как интонационно, так и содержательно может восприниматься как просьба. Я хочу сказать, что в жанровом отношении (если позволительно и уместно здесь говорить о жанрах) такие Послания разнообразны. Впервые патриарх услышал Слово Господне в возрасте 75 лет. Это стало важнейшим событием всей его жизни. И каждое такое обращение несло в себе мощнейший энергетический заряд, определяющий временной и пространственный поток событий на века.

С.П.: Леня, а что дальше?

Л.Г.: Если у меня хватит сил продолжить начатую работу, надеюсь вместе с читателями хоть немного поразмышлять над некоторыми уроками жизни и деятельности нашего великого законоучителя Моисея – пожалуй, самого близкого (я понимаю условность этого определения) земного человека к Всевышнему. И вот возвращаюсь к твоему предыдущему вопросу: не дурно бы задуматься о смысле сказанного Им человечеству, имея в виду слова, зафиксированные в Торе в качестве прямой речи. Разумеется, в историческом контексте, а не в теологическом, – к этому я, конечно же, не готов. Мне не хочется, чтобы мои намерения выглядели слишком самонадеянными, или, не дай Бог, кощунственными. Над всем этим еще предстоит хорошенько поразмыслить.

Слово/Word, 2006,  №51