Александр Тубельский:
«Общее образование — это передача ребенку универсальных способов отношения к миру»
Помнится, в «застойные» годы газеты очень любили писать о педагогах-новаторах, устраивались даже публичные диспуты, но на общую систему образования это, разумеется, никак не влияло. В начале «перестройки» появились даже некие культовые педагогические фигуры, которые, словно пророки, должны были оживить общество и повести неразумных отроков по пути вожделенной свободы. Потом о «новаторах» замолчали, стало не до них: рыночное хозяйство требует, мол, не мечтателей, а людей дела. Между тем разговоры о необходимости некой очередной реформы образования становились все гуще. Идеи, долженствующие лечь в ее основу, время от времени будоражат общество — то выходя на авансцену общественной жизни, то мирно затихая где-то на ее задворках. С началом учебного года произошла их вялая реанимация: сказалась всеобщая усталость, вызванная катастрофическими событиями последнего месяца.
Но педагог-новатор — это не профессия, а судьба. Как и в прежние годы, он почти в одиночку ведет борьбу за выживание российской школы, поддерживая не только ее уровень, но и достоинство. Сегодня мы беседуем с одним из них. Александр Тубельский — генеральный директор научно-педагогического объединения «Школа самоопределения», куда входят школа, детский сад, научная лаборатория проблем развития индивидуальности личности, курсы переподготовки учителей. Если проще — директор московской «Школы самоопределения», кандидат педагогических наук, заслуженный учитель России.
— Александр Наумович, опять пришло 1 сентября. День знаний, начался новый учебный год. Ожидаете ли вы от него каких-нибудь серьезных перемен в нашем образовании?
— Я работаю директором школы давно и поэтому ничего нового не жду ни от 1 сентября, ни от нового учебного года. Я не жду ничего, кроме того, что я сам смог придумать и осуществить, кроме того, что может сделать педагогический коллектив нашей школы. Каждый год в августе мы уезжаем на три дня в какой-нибудь недорогой пансионат, и все эти дни обсуждаем наши проблемы, спорим, строим планы. Я давно понял, что в образовании — да, думаю, и в других общественных сферах — только то, что захотят и что смогут сделать сами профессионалы, то и надо делать, не ожидая каких-то серьезных изменений на государственном или ведомственном уровне не и не надеясь на них.
Сегодня в очередной раз очень много разговоров ведется о всяких переменах. Впрочем, в России эти разговоры не смолкают с 1991 года: сначала был «первый этап реформы образования», потом придумали «новый этап реформы образования». В знаменитой программе Германа Грефа есть раздел, посвященный образованию, который называется «Модернизация образования». Слово «реформа» в последнее время вызывает стойкую аллергию у наши людей. Но все это, как прежде, проходи куда-то мимо. Не случайно еще в Совете ком Союзе наше министерство называли Министерством путей просвещения.
Все эти изменения всерьез не касаются самого главного: содержания образования или, иными словами, ответа на вопрос, а чем, собственно говоря, надо учить детей. Поскольку на этот вопрос никто ответа не дает, то мне, честно говоря, все равно — «двенадцатилетку» будут вводить или «одиннадцатилетку» оставлять, учить детей в начальной школе три года или четыре... Все это не существенно, пока не обсуждается главный вопрос: а чему, собственно, надо учить детей?
— Я не понял: так идет у нас реформа образования или нет?
— Реформа у нас идет перманентно. Причем, интересно, никто никогда не подводил итогов какого бы то ни было из ее этапов. Как правило, с приходом нового министра начинается новая реформа. На этот раз она связана с тремя значительными факторами. Во-первых, «а не пора ли нам, как в большинстве развитых стран, перейти к “двенадцатилетке”?». В нынешнем январе решили, что вроде бы пора, и чуть ли ни с этого учебного года. Но потом решили, что начинать надо с 2004 года. А пока стоит, мол, провести эксперимент. Правда, я не очень понимаю, можно ли проэкспериментировать двенадцатилетнюю школу в течение четырех лет.
Во-вторых, реформа вступительных и выпускных экзаменов. Предполагается проводить, как и во многих странах, так называемый единый национальный экзамен. Публично объявляются экзаменационные тесты, учащиеся набирают некоторое количество баллов, и каждый вуз или университет принимает студентов согласно набранным баллам. Предполагается, что такая система поможет в борьбе с коррупцией, достигшей в наших вузах громадных размеров. Предполагается также как-то решить проблему платы за обучение, закрывающей ребятам из малообеспеченных слоев общества возможность поступления в вузы.
В-третьих, так называемая автономия образовательных учреждений. Речь идет о том, чтобы школы и вузы действительно стали автономными и могли объявлять родителям и общественности, чему они учат детей, без оглядки на государственные стандарты. Тогда все желающие могли бы отдавать детей в ту школу, которую они сами выберут. Это связано и с финансовой автономией, то есть с возможностью распоряжаться по своему усмотрению деньгами, которые школа получила из государственного бюджета.
В программе Германа Грефа речь идет также о переходе образования на рыночные рельсы — как обычной сферы услуг. С этим я абсолютно не согласен. Во-первых, по разным причинам не все до сих пор участвуют в рынке, во-вторых, у нас очень много малообеспеченных людей, которые просто не могут пользоваться платными услугами, и, наконец, в-третьих, государство заинтересовано в образованных людях, и поэтому оно должно отдавать часть своих доходов на образование.
Надо сказать, что в России самые либеральные законы об образовании. Если бы они еще и выполнялись... Если бы в ныне действующий закон чиновники не лезли со всякими своими придумками, он вполне мог бы обеспечивать автономию. Но при нашем огромном чиновничьем аппарате нельзя даже представить себе, что они эту автономию допустят. Чем тогда они станут заниматься?
— Что вы можете противопоставить навязчивой опеке расплодившихся чиновников?
— Прежде всего, я противопоставляю свой опыт, свои знания, ценности своего педагогического коллектива, который, как мне кажется, разделяет мою позицию. Главная ценность — это личность ребенка, которая выше всех программ, экзаменов, оценок и тому подобное. Мне кажется, что мы смогли создать школу, которая предоставляет совокупность условий для развития индивидуальности ребенка. Поэтому наши ученики сами могут выбирать и предметы, и учителей, и учебники, и темп освоения материала, и многое другое. В этом смысле они ищут себя, познают свою индивидуальность. Думаю, что это и есть задача ОБЩЕГО образования. Я ведь директор ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЙ школы.
— А национальное образование? Разве оно не имеет права на существование?
— В Москве немало школ с так называемым этнокультурным компонентом. В учебном плане выделяется определенное количеств часов для того, чтобы дети могли осваивать те дисциплины, которые относятся к той этнологии, к той национальной культуре, с которой они себя идентифицируют. В этом конечно, нет ничего плохого. Впрочем, когда речь идет, например, с еврейской школе, я не очень понимаю, что имеется в виду: культуре Израиля, или культуре еврейской диаспоры в Европе, или культуре еврейских местечек в России? Или вся совокупность? Но тогда я не представляю, где ядро этой совокупности, и в чем оно заключается. Конечно, историю народа надо знать, надо ее чувствовать и понимать. Наверное, нужно знать и язык или хотя бы элементы языка. Однако, на мой взгляд, сегодня куда современнее и правильнее обсуждать в школе проблему: как национальный менталитет и национальная культура вписываются, интегрируются в общую мировую культуру. Именно это мне кажется чрезвычайно важным, ибо все противоречия, все конфликты, возникающие сегодня на мировой арене, так или иначе связаны с национальной ограниченностью.
— Как вам видятся перспективы развития образования?
— Если говорить о государственной тенденции развития образования, то тут я не жду ничего хорошего. Я думаю, что в ближайшее время, как бы там не клялись высокие должностные лица, образование не станет той сферой, куда будут вкладываться значительные средства. А без этого ничего путного не получится. Далее: очевидно, что учительство стареет, что уровень обеспеченности учителя настолько низок, что молодежь в школу не пойдет. Тут картина, по-моему, достаточно безрадостная. Если же говорить об энтузиастах, то я не сомневаюсь, что благодаря им сфера образования никогда не зачахнет и по-прежнему будет жить усилиями тех людей, которые в ней работают.
Мне представляется, что мы все больше будем отходить от той ситуации, когда школьное образование является преподаванием основ наук. Теперь уже очевидно, что наука — не единственный способ познания мира. Не только из науки черпает человек свои представления о мире. Мы знаем немало людей научно необразованных, но, как мы говорим, мудрых. Искусство, религия, культура — это ведь не компоненты научных знаний. Преподавание математики в российских школах считается едва ли не самым полным в мире по своему объему, но все равно — это математика восемнадцатого века, а отнюдь не современная наука. Надо ли все это знать ребенку в контексте сегодняшних научных представлений? Я не уверен.
У меня есть другой взгляд на образование, который я сформулировал как концепцию. Общее образование заключается в передаче ребенку универсальных способов отношения к миру. Например, понимание текста, разного текста — художественного, научного, делового, публицистического, поиск смысла в этих текстах, умение выделять смысл в текстовом потоке. Я считаю, что это универсальное умение. Главное — не запоминание, то, чему нас всю жизнь учили, а понимание. Есть и другие универсальные умения, например, коммуникация или взаимодействие с другими людьми. Не знаю, может быть, в мире остались две-три профессии, которые не требуют коммуникативных связей. Но дело не только в профессии: мир все больше страдает от неумения коммуницировать, то есть, оставаясь самим собой, тем не менее, понимать другого человека. Есть еще целый ряд подобных универсальных умений. Мне представляется, что это и есть общее образование. И в этом ключе должны быть пересмотрены содержание обучения, программы, учебники и многое другое...
— Значит, опять деньги, которых всегда не хватает? Замкнутый круг...
— Мне все-таки кажется, что деньги и другие материальные средства — не самое главное в школе. Умный человек, особенно если он талантлив, просто взяв в руки мел, сумеет обучить ребятишек. Хотя, конечно, это не выход из положения.
МЕГ №33, 2000