ИДЕМ ЗА «СИНЕЙ ПТИЦЕЙ»?

На вопросы отвечает видный российский экономист, министр экономики России, заместитель председателя правительства РФ (1997-1998), заместитель председателя правления РАО ЕЭС России (с 2000), профессор Яков Уринсон

— Вот уже более полугода в России новая администрация — срок достаточный для того, чтобы подвести некоторые итоги. Об экономических реформах по-прежнему много говорят, однако кардинальных перемен что невидно. Почему?

— Реформы обычно осуществляют тогда, когда сама жизнь заставляет реформировать. А сейчас в экономике сложилась достаточно благоприятная ситуация: девальвация и коррекция курса валют после кризиса в августе 1998 года резко увеличили импортозамещение и подняли эффективность экспорта. Плюс идеальная конъюнктура внешнего рынка: по существу, на большинство наших экспортных ресурсов цены фантастически выросли. Я уже не говорю о нефти — к августу 1998 года цена на нее составляла лишь не многим более 7 долларов за баррель, а сейчас более 35 долларов, — но также на лес, бумагу, химические удобрения, на большинство металлов, которые мы вывозим, конъюнктура просто идеальная. Отсюда потрясающе высокий положительный баланс по текущим операциям внешне торговли, отсюда дополнительные доходы бюджета, которые поступают в распоряжение правительства. Такая ситуация, мягко говоря стимулирует ускорение реформ. Пока живется неплохо, и, казалось бы, с кардинальными реформами можно подождать.

Впрочем, надо сказать, что правительство все-таки продвинулось по пути реформ, во в случае, в том, что сделано по налоговому кодексу — это явный шаг вперед. Профицитный бюджет 2001 года, который, я надеюсь, все-таки будет принят без серьезных коррективов, тоже явный шаг вперед. По всем остальные вопросам, которые касаются реформирования собственности предприятий, земельного кодекса, реформы аграрных отношений, военной реформы, пенсионной реформы, перемены хотя и объявлены, но заметных шагов до сих пор несделано. Просто жизнь пока не заставляет ускорять реализацию новой программы. Наоборот, появляется соблазн: а что если нам за счет коррекции курса рубля еще немного увеличить импортозамещение, еще немного поднять эффективность экспорта? Соблазн, конечно, гигантский: посмотрите, как мы рванули вперед после коррекции курса в августе 1998-го.

— Яков Моисеевич, а почему бы и в самом деле не попробовать? Где наше не пропадала! Девальвировать еще раз рубль раза в два-три, глядишь, еще пару лет протянем.

— Нет, резко девальвировать рубль больше нельзя. Население до сих пор не восполнило те потери, которые понесло в 1998 году. По всем показателям, начиная с номинальной зарплаты и кончая реальными доходами, мы еще не вышли на докризисный уровень. Из-за резкого падения курса рубля больше всего пострадало население, которое через банковские вклады не защитило себя от инфляции. Поэтому сегодня допустить такую резкую девальвацию в принципе невозможно. И это даже не обсуждается. Тем более что у Центрального банка накопились огромные валютные запасы, поэтому рубль сегодня обеспечен. Но есть большой соблазн разными техническими ухищрениями, которые для профессионалов труда не составляют, поднять доллар сперва до 30 рублей, а потом, скажем, и до 32-х, пусть и за какое-то длительное время.

Соблазн есть, потому что два последних года показали, что девальвация и коррекция курса — это мощнейший стимул для развития импортозамещения в российской экономике, это огромный стимул для экспорта: при таких условиях импорт становится не выгодным, а экспорт, наоборот, сверхвыгодным. Ведь я покупаю товар за удешевленный рубль, а продаю за прежний доллар. Таким образом, увеличивается положительный баланс в торговых операциях, начинают загружаться старые мощности, которые прежде стояли. До девальвации никто не покупал нашу «синюю птицу», и даже пенсионеры ели дешевые «ножки Буша». Как только «ножки Буша» подорожали, стали есть наши «синюю птицу» или «желтые макароны» вместо итальянских спагетти.

— Не очень понятно, кому нужна такая коррекция, ведь в результате, как мы видим, подавляющее большинство населения лучше жить не стало.

 — Естественно, качество жизни от этого не улучшится. Зато появятся новые рабочие места. Раньше завод по производству «желтых макарон» или «синих птиц» стоял, а теперь он начнет работать. Значит, людям будут платит! хоть какую-то, пусть нищенскую, зарплату.

Но все это чревато самыми серьезными последствиями, поскольку любая загрузка старых мощностей, введенных в действие в 50-60-е и даже в 70-е годы, еще больше усиливает нашу техническую отсталость. А такая техническая отсталость, несмотря на все вопли и сопли про нашу великую советскую науку, имела место. Сегодня это особенно важно понимать: да, мы смогли запустить первый в мире спутник, но мы никогда не умели собрать хороший массовый автомобиль, никогда не умели сшить хороший массовый костюм. В России всегда были и будут Левши, и какой-нибудь гениальный работяга на коленке вам блоху подкует или космический спутник сварганит. Но запустить изделие в массовое производство мы никогда не умели. Отсюда наше отставание по массовой вычислительной технике, по массовому автомобилестроению, вообще по ширпотребу.

И если сегодня мы опять пойдем по пути, по которому шли последние два года — девальвация, а потом постепенная, медленная коррекция, — то это будет означать, что мы и впредь не станем вводить новые мощности, а будем загружать старые. А ведь предел рано или поздно настанет. Значит, снова мы уйдем далеко по дороге... в сторону слаборазвитых стран.

Два с половиной года прожили прекрасно: внутренний валовой продукт растет, реальная зарплата растет, пенсии выплачиваются, да еще и повышаются. Вроде бы обошлись без структурных реформ. Валютный курс еще немного подкорректируем и дальше будем так же хорошо жить. Но через год, через два, пусть и через десять, если сохранится благоприятная внешняя конъюнктура, что маловероятно, тупик неизбежен, для меня это совершенно очевидно.

— А что нам мешает ввести новые производственные мощности?

— Чтобы запустить новые мощности, нужны инвестиции. А какой инвестор будет вкладывать средства в экономику с падающей валютой? Ему же надо вложить средства, произвести продукцию, продать, а потом поменять выручку на доллары, марки или йены. А если рубль все время дешевеет, то какой ему в этом смысл? Это первое.

Второе: без структурных реформ новые инвестиции к нам не придут. Я вложил, а мою собственность возьмут и национализируют. Где гарантии, что этого не произойдет? Или — я вложу средства, начну производить продукцию, а мне за нее не станут платить; я подам в суд, а суд примет решение в пользу моего дебитора, поскольку у него хорошие связи с «братками» или с губернатором. Значит, без реформы всей системы гарантии собственности, без реформы судебной системы и ряда других реформ никакой инвестор сюда вкладывать деньги не будет. Сегодня многие с удовольствием вложили бы свои средства в российскую экономику. Но где гарантии собственнику, что у него прямо или косвенно не отнимут деньги: прямо — через национализацию, косвенно — не будут платить за продукцию.

Приведу пример: недавно в одном из наших городов построили фабрику по производству сигарет, открыли нескольких сотен рабочих мест... Но весь бизнес-план предприятия рухнул только потому, что губернатор сказал: запущу не раньше, чем отремонтируешь общежитие и построишь трамвайную линию от вокзала до своей фабрики. Разумеется, такие расходы не предусмотрены. Значит, производитель не сможет окупить свои расходы, и ему придется уйти, а фабрика будет простаивать.

Без твердой гарантии собственности, без надежной судебной системы, гарантирующей нормальное исполнение судебных решений, когда человек обращается к судебному приставу, а не к «братве», не будет инвестиций. Не будет инвестиций — не будет современной техники, а значит, не будет и качественной продукции. И наше отставание от развитых стран будет увеличиваться.

— Но, несмотря ни на что, в текущем году произошел ощутимый рост окладов бюджетников и пенсий. В то же время растут и цены, и люди не чувствуют улучшения качества жизни. Что это — внеэкономическая популистская акция правительства или закономерный итог послекризисного развития экономики?

— Помните, как Высоцкий пел: «Было время, и цены снижали...»

 Во время реформы 1947 года товарищ Сталин поднял цены раз в сто, а потом каждый год процентов на пять на какие-то товары их снижал. Здесь произошло то же самое. В 1998 году в результате обесценивания рубля резко обесценились доходы населения. Реальные доходы бюджетников, точнее говоря, тех, кто живет на окладе и не зависит от качества выпускаемой продукции — учителей, врачей, военных, — снизились в среднем на одну треть. Теперь их понемногу повышают, но до сих пор еще не вывели на реальный уровень покупательной способности окладов или пенсий 1997 года. Но, во-первых, в ту пору они начислялись, но не всегда выплачивались, а во-вторых, даже начисленные, не всегда «отоваривались» естественным путем. Человек ощущает качество жизни субъективно: оклады выплачивают вовремя, да еще их все время повышают. Это дает людям естественное удовлетворение. Многие так и рассуждают: пусть я буду получать меньше, но регулярно. К тому же инфляция в 1997 году составляла 2-2,5 процента в месяц, а сейчас 1-1,5 процента. Поэтому субъективно ситуация как бы даже улучшилась. Но если объективно сравнить статистические данные за вторую половину 1997 года и вторую половину 2000-го, — а это возможно, поскольку уровень вранья Госкомстата всегда примерно одинаков, — то окажется, что покупательная способность окладов бюджетников и пенсий сейчас ниже.

— Коль скоро структурные реформы, о которых вы говорите, прописаны в правительственной программе Германа Грефа, то почему бы не приступить к их реализации немедленно? Мешает отсутствие политической воли?

— Программа Грефа, как известно, состоит из двух частей. В ней отражена не только долгосрочная программа развития экономики, но и план действия на ближайшее время, где расписано буквально по месяцам, какой указ или постановление нужно выпустить, какой закон в Думу внести. Все, что там написано, — хорошо. Но вы помните, как нас учили в школе: идея не овладела массами и поэтому не стала материальной силой. Даже в самом правительстве есть совершенно противоположные взгляды по одним и тем же проблемам. Ведь экономикой сегодня занимаются далеко не только люди либеральных взглядов, как это может показаться на первый взгляд.

Есть несколько причин, почему этого не происходит. Первая из них — правительство и Дума занимаются всем, чем угодно, только не экономическим законодательством. Я, скажем, абсолютно убежден, что никакого реального экономического роста, да и вообще подъема реальной экономики не произойдет, пока в России не начнет реально развиваться сельское хозяйство. Ну, не завезешь такого реального количества еды на 140 миллионов человек, проживающих на огромной территории от Владивостока до Калининграда. Без земельного кодекса сельское хозяйство развиваться не будет, поскольку инвестиции в него сегодня ни чем не обеспечены. Что является гарантией в сельском хозяйстве со времен Кондратьева и Чаянова? Земля! Если нет официального оборота земли, хотя втихаря она, конечно, разворовывается и перекупается, значит, открытых гарантий землей нет. Пока не будет ипотечного кредитования на селе, думаю, вряд ли мы поднимем сельскохозяйственное производство, сколько бы не вбухивали туда тракторов или удобрений. Раз земля принадлежит государству, то как я могу дать кредит человеку под то, что не является его собственностью? Новый земельный кодекс — это сегодня один из самых насущных вопросов.

А Дума обсуждает караул у Мавзолея или новый гимн. У правительства тоже масса проблем, но вопрос о естественных монополиях так никто до сих пор и не решил. Электроэнергия фактически раздается даром, тарифы не приведены к разумному уровню. Да кто же решится повысить тарифы: то выборы президента, то выборы губернаторов, да мало ли еще что! А предприятия пользуются дармовой электроэнергией и производят продукты. Если бы эта цена была нормальной, то они сразу оказались бы неконкурентоспособными. Получается, что выживает не сильнейший, а тот, кто получил льготы по электроэнергии.

— Яков Моисеевич, помилуйте, люди, напуганные «веерными отключениями», и так сидят без света, а вы говорите о повышении тарифов на электроэнергию.

— Давайте разберемся. Никаких «веерных отключений» нет. Они давно запрещены приказом руководителя РАО ЕЭС России Анатолия Чубайса. А если отключают за неуплату завод, то это правильно: за электроэнергию надо платить. Почему завод не платит? Либо потому что он присвоил деньги, которые он получил за проданную продукцию, или потому что он свою продукцию продать не может. Если он ее продать не может, значит, она никому не нужна, и производство тем более надо отключать, чтобы не проматывать общественные ресурсы. Продаешь продукцию, плати за электроэнергию, с помощью которой ты свою продукцию сделал. Другое дело, что за 75 лет советской власти все привыкли, что электроэнергия — это дармовой ресурс. На самом деле, за электроэнергию надо платить точно так же, как за хлеб, за мясо или за металл. Она же не лежит на улице. Все забывают, что РАО ЕЭС России — не распределительная контора, а система, которая производит электроэнергию. Здесь работают более 700 тысяч человек. Чтобы платить им зарплату, чтобы покупать моторы и строить станции, нужны деньги. Если не будут платить за электроэнергию, все остановится.

Итак, с заводом, надеюсь, понятно. Но допустим, речь идет о каком-нибудь специфическом производстве, скажем, оборонном. Не заплатил раз — предупредили, не заплатил второй — строго предупредили, не заплатил третий раз, значит, будем разбираться, в чем дело. Если он получает деньги за государственный оборонный заказ, то куда он их девает? Особенно громкие вопли были насчет атомной лодки в Мурманске, у которой отключили питание, из-за чего лодка якобы чуть не взорвалась. Полная глупость. А как живет лодка, когда уходит в автономное плаванье на полгода, и ее РАО ЕЭС не снабжает? Такими воплями надеются запугать людей.

Теперь разберемся с населением. Население сегодня, как правило, за электроэнергию худо-бедно платит, даже малоимущие пенсионеры. Но они платят не РАО ЕЭС, а так называемым перепродавцам. Для этого при муниципалитетах и мэриях организованы специальные конторы, которые могут быть как муниципальные, так и частные. Вот они-то и собирают деньги с населения. Но сами они далеко не всегда платят эти деньги РАО ЕЭС.

Если это муниципальный орган, то средства скорее всего идут в лучшем случае на зарплату учителям, в худшем случае — на очередную служебную автомашину для местных чиновников. Поскольку РАО ЕЭС денег не получило, то не понятно, как вырабатывать следующую порцию электроэнергии для снабжения населения. Поэтому мы и говорим, что нужно реструктурировать и реформировать энергетику, чтобы человек мог покупать электроэнергию не только у муниципальной или частной распределительной компании, а у любого, кто захочет ее продавать. Тогда эти деньги перестанут воровать и станут их доводить до производителя электроэнергии. Нет или почти нет случаев, когда отключают тех, кто платит. Отключают перепродавцов, которых наплодили местные власти. С ними надо разбираться так же, как разобрались с посредниками во всех остальных областях экономики.

— И все же позвольте вернуться к вопросу о тарифах.

Для подавляющего большинства населения они отнюдь не кажутся «дармовыми», скорее наоборот, и получается, что опять «во всем виноват Чубайс». Как разрешить это противоречие?

— Цены на электроэнергию устанавливает не Чубайс, а Федеральная энергетическая комиссия (ФЭК) в соответствии с законом, который сегодня в стране действует. Поскольку РАО ЕЭС считается монополистом, то расценки устанавливает правительство. Деньги с населения собирает не Чубайс, а муниципальные органы власти, владельцы местных распределительных сетей, которые снабжаются от общей сети. Выбора у потребителя нет, и поэтому он вынужден покупать электроэнергию у них. Это не нормально. Нужно, чтобы при отключении электричества я мог пойти в соседнюю контору и сказать: мне у муниципалов не нравится, я тебе буду платить напрямую, только если ты меня будешь исправно снабжать. Так это делается во всем мире. Нужно, чтобы к сетям имел доступ каждый, кто готов снабжать тебя электроэнергией. Для этого нужен соответствующий закон. Тогда у человека будет возможность выбирать снабженца подешевле: а кто-то, может быть, вместе с электроэнергией предоставит потребителю и другие услуги, например, телефонную связь. Во всем мире комплексные услуги стоят дешевле. Другого пути просто нет. Если мы и дальше будем давать бесплатную электроэнергию, это кончится тем, что мы ее просто не сможем производить. Оборудование устарело, поскольку заниженные цены покрывают только текущие затраты, не покрывая капитальных. Капиталовложения в энергетику не идут. А если до нас не доходит оплата даже по заниженным ценам, то нам просто не на что покупать топливо. Нет топлива — не из чего вырабатывать электроэнергию. Реформа энергоснабжения — это не чей-то злой умысел. Если мы хотим, чтобы энергетика встала на ноги, а не разрушилась постепенно, надо наводить порядок в этой отрасли.

«МЕГ» №43, 2000