УЧИТЕСЬ ЛЕТАТЬ, ГОСПОДА!

 

Писателю Борису Леонидовичу Рахманину (1933-2000) исполнилось бы 90 лет…

 

Борис рассказывал, что во время Войны поезд с эвакуированными дети, в котором он ехал, разбомбило. Он остался без родителей и воспитывался в детском доме… Во время службы в армии Рахманин отправил свои первые стихи в журнал «Знамя». Их горячо одобрила поэтесса Вера Инбер и рекомендовала к публикации всю подборку.

Так все начиналось…

 

1

 

Борис Рахманин — автор книг поэзии и прозы, сценариев к кинофильмам, пьес для театра. Много лет в Театре Советской Армии шел спектакль по его повести «Часы без стрелок». А популярный ансамбль «Самоцветы» много лет открывал свои программы песней на его стихи «Давайте радоваться, люди»…

В начале девяностых годов Рахманин вместе с поэтом и публицистом Эдмундом Иодковским стал вдохновителем и создателем одной из первых демократических литературных газет новой России «Литературные новости», вскоре ставшей популярной в писательской среде. К сожалению, после трагической гибели Иодковского газета прекратила свое существование. Рахманин тяжело переживал потерю, хотел восстановить издание, предлагал конкретные проекты. Но время быстро менялось...

В последние годы жизни Рахманин тяжело болел, но при этом много и плодотворно работал, был полон творческих планов.

Он успел издать и главную книгу своей жизни, роман «Русская ночная жизнь», подержать ее в руках, полистать страницы, подарить друзьям и коллегам. Изданная в серии «Русский ПЕН-клуб», прекрасно оформленная, книга получила высокую оценку в печати. Роман точно отражает умный, ироничный, совершенно нетривиальный взгляд Рахманина на мир. Книга об обретении человеком своей собственной личности, и, по Рахманину, это далеко не самоочевидный, ни кем изначально не данный результат, а долгий и мучительный процесс, у которого, собственно, нет ни какой-то устойчивой основы, ни счастливого финала.

Последний опубликованный им рассказ «Артерия» вышел в конце 1999 года в журнале «Кольцо А». Рахманин размышляет не о зыбкой людской судьбе, а о судьбе народа России — не русских, евреев, татар, а о едином российском народе — «носителе бесконечной генетической эстафеты бессмертия рода человеческого».

Произведения, увидевшие свет буквально в последние месяцы жизни писателя в журналах «Кольцо А» и «Время н мы», свидетельствуют о новом этапе его творческого пути, обещающем значительные художественные открытия, а возможно, и откровения.

Борис Рахманин скончался 30 мая 2000 года, попав в аварию при переходе улицы у Дома журналистов, куда он шел на вручение литературной премии своему другу Юрию Мамлееву. Писатель ушел из жизни на крутом вираже своей творческой дистанции, и многим тогда казалось, что путь мастера далеко не завершился: обществу предстоит прочитать и осмыслить его наследие.

 

2

 

Борис Рахманин принадлежал к поколению «шестидесятников». Свою литературную биографию он начинал как поэт и драматург; о его творчестве с одобрением отзывались Борис Пастернак, Всеволод Иванов. Александр Твардовский. Но по-настоящему его дарование раскрылось в прозаических произведениях, которые он начал писать (или, во всяком случае, публиковать) в последние годы своей жизни.

В 1999 году вышел в свет роман «Русская ночная жизнь» — книга пронзительная, тревожащая душу своей щемящей правдой, ставшая, как оказалось, своеобразным подведением творческих итогов и вместе с тем наиболее полным и существенным выражением жизненного кредо автора.

Лихое словосочетание «перестроечная чернуха», нахально выползшее из окололитературной фени конца 80-х постепенно превратилось в культурологический штамп. В ту пору потребитель масскультуры особенно страстно желал узреть оборотную сторону событий — как это было на самом деле? — не только беспрестанно вращая ручку переключения телеканалов, не только отправляясь в кино, в театр или на выставку, но и приобретая в магазине очередную книжку в ярком переплете. А писатели и издатели наперегонки стали предлагать публике свою непритязательную продукцию, наращивая тиражи и взвинчивая цены. «Черный сленг» мало-помалу становился общественной нормой.

Рахманин повел разговор с читателем на ставшем уже привычном языке. Формально «Русская ночная жизнь» целиком находится в контексте пресловутой «чернухи», но по сути книга так же далека от нее, как выбросившаяся на берег океана касатка от селедки крутого посола в продмаге. Перед нами не только убийственная пародия на «чернуху», но еще и попытка преодоления «чернушного» взгляда на бытие.

Конечно, роман такого замеса, писавшийся в начале девяностых, не мог пройти мимо всем известных реалий нашей тогдашней действительности: бесконечных путчей и вооруженных конфликтов, бандитизма, проституции, ярко расцветших на фоне роскоши взбесившихся нуворишей и нищеты обобранной до нитки толпы. Но Рахманин и не думал противопоставлять новый «демократический кошмар» прежней коммуно-колбасной идиллии.  Он совершенно резонно считает первый естественным и закономерным следствием второй...

Что же мы принесли с собой из прошлого, на что надеялись, чего хотели?.. «Несли любовно сбереженные с позапрошлой революции, с прошлого митинга и снова вытащенные из-под спуда лозунги, плакаты, портреты. Что бы на этом кумаче или картоне не изображалось, что бы там ни было начертано — сгодится, придаст хмурой толпе, обуянной невнятными идеями, смысл... “Да здравствует...”, “Смерть...”, “Слава...”, “Позор...”, “Требуем...”, “Запрещаем...”. И наконец, самое распространенное — “Бей...”». Неразрывная генетическая связь с самыми позорными страницами прошлого делает жителей уязвимыми, открытыми диким и необузданным страстям. Полное отсутствие иммунитета порождает все новые рецидивы забвения…

Итак, перед нами вольный город Стодом, столица некогда могучего, а ныне рассыпавшегося в прах государства. По городу и его окрестностям мечется некто Иван Смирнов, человек из пробирки, «бомж с безымянной, лишенной сугубо человеческих, анкетных, что ли, примет судьбой, никто, ничто...» Но вопреки судьбе, вопреки времени он пытается обрести себя истинного, найти свое прошлое, опознать свою личность в контексте человеческой истории. Это титанический, но почти безнадежный труд, ибо стодомская жизнь неуклонно и сладострастно подталкивает его к общей мерке. А чтобы стать таким, как все, нужно, оказывается, просто отторгнуть память и принять правила игры... «Отдаляясь от себя истинного он, если припомнить, всегда начинал жить лучше».

Суть стодомской фантасмагории — в обмане, в подмене, в забытьи. Среднестатистический стодомец всегда готов сменить маску, костюм, имя и даже живые ткани. В психушке доктора Шеина, своеобразном экстракте стодомского столпотворения, люди оборачиваются всем, чем угодно: котом, чайником, лопатой, Марксом и Энгельсом одновременно (Фридрихкарл Марксен!)... А что сам «психокорректор»? Он-то кто: «ребе Шейн», как кличат его «коллеги», или «царского рода, из Рюриковичей»?..

В этом питательном бульоне кажется вполне естественным и явление молодых людей новой формации — членов военно-романтической организации «Арийцы Стодома».

«...Горланя нечто свое залихватски веселое, громко и мерно топоча, показался очередной отряд арийцев...

Мы идем с врагами драться,

Мы идем, а все боятся...

Прошли, протопали, оставив после себя повисшее в воздухе зловоние, будто ассенизационный обоз проехал».

Впрочем, кое-кто из стодомцев воспринимает это зловоние не вполне адекватно: «Это... потомки древних ариев. И они сумеют защитить наши идеалы!»

Жанр романа «Русская ночная жизнь» можно определить по-разному: трагифарс, антиутопия, фантасмагория... Но почему-то все, о чем пишет Борис Рахманин, не похоже на выдумку. Наоборот, стодомская жизнь, представленная через мощное увеличительное стекло, выглядит на редкость убедительно, несмотря на то, что фабула романа построена на небылицах, снах, бреде обитателей психушки... Так почему же все лица до оторопи знакомы, учреждения легко узнаваемы, улицы и переулки хожены-перехожены? Непостижимо... По-видимому, это и есть так называемая правда вымысла, на которой непременно стоит всякое настоящее искусство.

Последняя сцена романа написана Рахманиным в стилистике русской классики, когда все или почти все герои книги собираются в одном месте, чтобы подвести своеобразный итог... В чем он? В необходимости личного нравственного выбора. Под хохот, частушки, ужимки, треп читатель с тоской ожидает «последнего слова» героя романа. Судьба Сто-домии — это судьба ее жителей, нас то есть, опаскудившихся, окостеневших в беспамятстве, принявших заведомо неприемлемые правила обманом навязанной нам игры.

Книга уже вроде бы кончилась, а мы все чего-то ждем в подаренной нам надежде...

 

3

 

Уже после смерти писателя его вдова Алла Рахманина собрала рассказы и повести последних лет, в результате чего получилась толстенная рукопись, с которой она начала почти безнадежные хождения по кабинетам спонсоров и издателей: такая литература не в моде. Неизвестно, что бы она выходила, если бы рукопись не попала к Дине Рубиной, в то время занимавшей пост главы отдела общественных и культурных связей известной международной организации; она сразу поняла, с чем имеет дело. Вот так  книга «Фрейлехс по-русски» увидела свет в 2003 году в издательствах Гелла-принт, ЛИА Р. Элинина.

Название вполне отражает содержание: перед нами русская версия еврейской идентификации эпохи распада советского общества, когда ассимиляция зашла так далеко, что трудно стало внятно сформулировать, что же, собственно, в евреях осталось еврейского.

«Ассимиляция — процесс хоть мучительный, но естественный и необратимый, — утверждает один из героев Рахманина. — Увы, а может, и к счастью — все мы когда-нибудь станем на планете Земля только землянами! Да, не русскими, не англичанами, не французами, не чеченами, не евреями, а землянами!» Такая, с позволения сказать, теория, имевшая многочисленных приверженцев в эпоху социальных утопий, обнаружила свою полную несостоятельность. К началу XXI века национальные ценности все чаще становятся определяющим фактором общественной жизни. И евреи здесь не исключение. Если  в прежние годы покупка мацы в синагоге квалифицировалась окружающими (в том числе, окружающими евреями) почти как проявление ортодоксального иудаизма, то сегодня серьезное овладение национальным языком и культурой считается нормой во многих еврейских семьях.

Впрочем, по Рахманину, линия идентификации проходит где-то поодаль от традиционных ценностей и носит скорее иррациональный характер, не поддающийся строгому учету. В самом деле, нуждается ли в «научном определении» еврейская принадлежность доктора Фридмана, героя потрясающего рассказа «Летающий еврей», — убийственной в своей недостоверной реальности, фантастической притчи о том, как улетел мальчик из детского концлагеря смерти в Бердичеве. Ну, то есть в прямом смысле улетел, как птица, как летают герои Марка Шагала! А теперь, повзрослев и став врачом, использует свои навыки в терапевтических целях при лечении детей. 

Но…не улетит ли доктор Фридман из России, как прежде улетел из концлагеря? И откуда этот тревожащий подзаголовок — «книга об исчезающем этносе»?

Одной из самых серьезных причин «исчезновения» писатель видит в ксенофобии и антисемитизме. Конечно, здесь можно спорить, но стоит ли…

«Мне страшно… За Вадика страшно. И за себя… Такие слухи, такая тревога сейчас кругом. Нас, меня — так ненавидят… Надо бежать, бежать! Пока не поздно, пока Вадик сам еще не стал таким, как эти…», — в панике говорит Рита, героиня рассказа «Разрешение на выезд собаки», решившая во что бы то ни стало спасти своего сына, уехав в Израиль. Убедят ли эту женщину доводы лидеров общины о «еврейском ренессансе» в России?

Среди произведений, вошедших в новое издание, лишь некоторые публиковались в периодике, большинство же читатель прочтет впервые. Возможно, книгу следует считать итогом размышлений Рахманина о русском еврействе и его месте в истории Российского государства, хотя, конечно, по своему содержанию и месте в современном литературном процессе она далеко выходит за пределы пресловутой «еврейской темы».

Борису Рахманину свойствен объемный, всечеловеческий взгляд на жизнь, что не мешает ему беспощадно, почти анатомически анализировать внутренний мир своих героев. Его историзм особого рода: он универсален, и в то же время начисто лишен модной нынче псевдолиберальной демагогии, по сути дела, являющейся изнанкой демагогии националистической. Это помогает ему прекрасно ориентироваться в пространственно-временных кульбитах истории и, к примеру, точно оценить решающую роль еврейской составляющей в формировании сложнейшей этнической картины по обе стороны Волги, начавшей складываться в хазарские времена, а то и раньше (рассказ «Великая река»).

Национальная исключительность, как на бытовом, так и на философском уровне, для Рахманина не приемлема. «Шовинизм, он как духовное гетто… — пишет автор в рассказе «Летающий еврей», — он обрекает нацменьшинства на необходимость спасаться, гонит их прочь с родной земли на чужбину, заставляет приспосабливаться, ассимилироваться…» Шовинизм, стало быть, не приемлем не только этически. Он порочен тем, что обедняет созданную Б-гом картину мира. Интеллигент Рахманин был абсолютно уверен, что парить в небесах по примеру «летающего еврея» доктора Фридмана может научиться абсолютно каждый вне зависимости от национальности.

«Фрейлехс по-русски» — это страстное обличение антисемитизма как одного из самых разрушительных общественных явлений, как последней отчаянной попытки бездарности оправдать свое невежество и ничтожество. Каким бы пышным цветом ни цвела сегодня еврейская общинная жизнь, как бы активно ни работали еврейские организации, какие бы фантастические цифры еврейского населения ни назывались в печати, численность евреев сократилась и продолжает сокращаться. При этом оказалось, что значение и роль «еврейского фактора» в обществе никак не связаны с реальным еврейским присутствием!

Борис Рахманин ничего не знал о результатах последних переписей, но предвидел их интуитивно и попытался дать свои субъективные объяснения общественным процессам, осмыслить происходящее художественными средствами, единственно доступными писателю.

2000, 2003, 2023