Между Библией и «Шинелью»
Ушел Меир Шалев (1948-2023)
В 2002 году в санкт-петербургском издательстве «Ретро» вышел роман Меира Шалева «Эсав». Всякому хоть немного знакомому с современным литературным процессом стало ясно, что в Израиле появился писатель экстра-класса, уровня Маркеса или Павича, а раз такой писатель есть, значит, есть и традиция, поскольку на пустом месте такие книги не возникают. Роман, написанный Шалевом еще в 1991 году и принесший ему громкую известность, перевели на русский язык Рафаил Нудельман и Алла Фурман.
Тогда же, в 2002-м, в Москве вышла удивительная книга Шалева «Библия сегодня» (М., «Текст»); написанная человеком нерелигиозным, она трактует библейские события не просто как живую историю, но и чрезвычайно актуальную в наши дни. Конечно, некоторые пассажи Шалева могли раздражать и даже вызывать протест у людей верующих, но в искреннем желании разобраться в деталях библейского повествования и огромной эрудиции в области религиоведения отказать писателю невозможно.
И это не удивительно. Отец учил Меира Библии по своему собственному методу: водил мальчика по местам, где происходили всем известные библейские события, и читал соответствующие тексты, как говорится, на местности, часто с наглядной иллюстрацией жизненных реалий многотысячелетней давности. Так однажды они отправились в долину а-Эла, где происходила битва Давида и Голиафа. Отец пригласил молодого человека по имени Эйби Нива, который умел профессионально пользоваться пращой. Это умение он приобрел у местных бедуинов. Урок начался с того, что отец прочел главу о поединке Давида и Голиафа. Далее Эйби нашел в ручье несколько гладких камней, как это сделал Давид, и метнул их один за другим, точно поразив цель. Чтобы показать силу удара пращник он запустил один из камней в металлическую бочку, после чело на ней появилась значительная вмятина. Этот урок дал понять мальчику, насколько точен и логичен текст Библии. В самом деле, именно праща дала возможность Давиду, находясь на значительном расстоянии, одолеть опытного и сильного противника, которого он не смог бы победить ни копьем, ни тем более мечом. Так Меир понял, что праща — это грозное оружие в руках умелого мастера…
«Моя Библия иная, — говорит Меир Шалев. — Написана она не Богом, и ее персонажи отнюдь не святые. Ее населяют мужчины и женщины из плоти и крови с честолюбивыми помыслами, с заветными мечтами, завязывающие любовные романы, затевающие интриги».
В 2010 году в Москве выходит еще один интеллектуальный шедевр Шалева «Впервые в Библии» («Текст», пер. Р.Нудельмана и А.Фурман), рассказывающий о библейских событиях, случившихся в первый раз: первой любви, первой смерти, первом плаче или первом сне. В этом подходе заложен глубокий смысл: ведь первое слово в Библии — «берейшит», что значит «вначале», и сказано оно ни много, ни мало о создании мира и человека.
Меир Шалев родился в 1948 году в поселении Нахалаль в семье учителей: мать преподавала литературу, а отец — ТаНаХ (в христианской традиции — Ветхий Завет). И то, и другое очень пригодилось ему в жизни. Будущий писатель изучал психологию в Иерусалимском университете, работал редактором и ведущим программ на израильском телевидении и радио, вел колонки в популярных изданиях. В 1988-м он издает свою первую большую книгу «Русский роман», в 1991-м выходит «Эсав», в 1994-м — «Как несколько дней», роман, изданный на русском языке в Израиле десятью годами позже.
В 2005 году знакомство российских читателей с Шалевом продолжилось: в издательстве «Текст» вышел в свет роман «В доме своем в пустыне…». И снова — в переводе Р. Нудельмана и А.Фурман.
Из детства
Моя бабушка жила в деревне, а родители в Иерусалиме. Каждый раз из деревни в Иерусалим приезжал большой грузовик с молоком. Мама договаривалась, чтобы меня отвозили на этом грузовике к бабушке. Бабушка встречала меня в воротах дома и, держа сильной русской рукой, с тяжелым русским акцентом говорила: «Что они с тобой сделали? Ты ужасно выглядишь, неужели в Иерусалиме нет еды?» После чего она, впихивала мне в рот ложку сливок своих коров со словами: «Ну, вот теперь ты выглядишь значительно лучше».
Семья и политика
Сегодня в Израиле слова «правый» и «левый» не имеют отношения к демократии. Они характеризуют только взгляды на политическую ситуацию на Ближнем Востоке. Если человек считается левым, как я, то это значит, что он готов пойти на компромисс с палестинцами по вопросам территорий. Если человек считает себя правым, как мой отец, он… не всегда готов к таким компромиссам. У нас с ним есть и еще одно отличие: он писал политические стихи — произведения на злободневные темы. Я же не использую свои романы для утверждения каких-либо политических истин. Для этого существуют газеты, а романы пишут не для этого. Но я хочу подчеркнуть: несмотря на идеологические разногласия, мы все равно чувствуем себя родными людьми, мы — одна семья. Мы оба писатели, и это ощущение писательской семьи гораздо важнее, чем политические споры; в моей семье есть и другие писатели. И родство, которое передается через писательство, — использование одних и тех же слов для создания книг, — для нас очень важно…
Около трех лет я писал в газету разные статьи, в которых рассматривал какие-то библейские события или героев, но со светских, даже политических позиций. Это была очень популярная колонка, хотя многие религиозные евреи были против. Позже я собрал это в книгу. Она была переведена на русский и вышла в Москве («Библия сегодня», М.: Текст, 2002).
О языке иврит и литературе на иврите
Для меня большая честь писать на этом языке в этот конкретный момент истории. Иврит — единственный язык в мире, на котором вы и сейчас можете читать тексты трехтысячелетней давности и понимать почти все, что там написано, а также писать и использовать те слова, которые люди использовали в то время. Иврит — очень живой язык, хотя он был в коме несколько тысяч лет, но потом пришел в себя, проснулся и хочет знать, что вокруг происходит…
В Израиль люди приехали со всего мира с разными родными языками: русским, немецким, французским, идишем, ладино и многими другими. Родители моей жены до сих пор разговаривают по-болгарски. Мои предки приехали в Израиль из России. Все эти языки вносят особый вклад в ивритский сленг. Язык очень бурно развивается, он буквально кипит диалектизмами и сленгом…
Если русская литература вышла из шинели Гоголя (а я считаю, что и сам тоже вышел из этой шинели), то израильская литература вышла из Библии, несмотря на то, что это все так далеко от нас и покрыто тайной… Тем не менее мы сейчас используем те же сюжеты, аллюзии на те же самые тексты, и поэтому можно сказать, что израильская литература в каком-то смысле литература библейская.
Сюжет романа «Эсав» весьма мало напоминает библейское повествование. Это какая-то другая библия, которая могла бы быть написана в другое время и при других обстоятельствах. Эсав и Яаков Шалева, конечно, антиподы, но противоположность их иная, не совсем библейская… Эсав — книжник, испортивший себе зрение в библиотеке, но не желающий носить очки. Он предпочитает видеть окружающий мир размытым, неясным, вероятно, из страха разглядеть в нем некоторые стороны объективной реальности. Ненастоящий мир влечет за собой ненастоящее повествование о нем. Роман переполнен цитатами, иногда закавыченными, а иногда нет, что вообще-то характерно для постмодернистского текста. Вот вам еще один парадокс: дань традиции, которая, в сущности, традицией не является.
Библейский Яаков уходит, Яаков Шалева остается и, как бы ему не было трудно, стоит на земле Израиля, а Эсав уезжает в Америку и вместо реальной выпечки хлеба предпочитает писать статьи о хлебобулочном производстве. Может быть, кто-то и углядит здесь сходство с библейскими событиями и характерами. Оно и вправду есть, но только запрятано в глубине сюжетных таинств.
Роман «В доме своем в пустыне…» (1998), как и предыдущие книги Шалева, написан в жанре семейной саги. И хотя действие умещается в рамках жизни главного героя, затрагивает оно три поколения. В семье Майер все мужчины умерли до срока, от несчастного случая или самоубийства. И вот теперь Рафаэль живет в компании четырех вдов — бабушки и трех теток, а также незамужней сестры, соединившихся в его сознании в некое существо — Большую Женщину, неразделимую в своей социальной и физиологической основе. И даже танцевали они, «образуя медленный то расширяющийся, то сужающийся круг, который не раз захватывал меня в своем движении и сужался вокруг моего тела», вспоминал Рафаэль. Долгие годы мальчик, а затем юноша оставался естественной частью этого противоестественного организма, и только инстинкт самосохранения все-таки вытолкнул его из цепких объятий пятиглавого, десятирукого и десятиногого паука. И вот Рафаэлю 52 года, он самый старший мужчина во всей родне. Покинув дом Большой Женщины, он поселяется «на краю пустыни». Но главное в его жизни не меняется: она была и остается существованием в пограничной зоне — между телами Большой Женщины, между супружеством и одиночеством, между городом и пустыней; забвением, небытием, отягощенным многими семейными тайнами, которых лучше бы не касаться вовсе. Ибо, однажды раскрывшись, эти потаенные бездны могут окончательно поглотить остатки сознания, безнадежно бьющегося в тенетах зыбкой вечности.
Читать роман «В доме своем в пустыне…» не просто: он состоит из множества небольших историй, не явно связанных общим сюжетом. Книга похожа на картины художников-пуантилистов: чтобы уловить смысл, надо отойти на достаточное расстояние, выбрать нужный ракурс, сосредоточиться, — и лишь тогда игра света и тени, вечная тайна искусства поразит ваше воображение… Библия, как и жизнь, для Шалева — и кладезь идей, и фон, и контекст, и источник вдохновения. Ключ к творчеству писателя — синтез мифологически обобщенного образа и реалистической детализации, — метод, который иногда называют «магическим реализмом».