Поздняя встреча с легендой

Рано утром мой друг, раввин еврейской общины Дюссельдорфа Михаил Коган, провожал меня в трехдневную экскурсию по Парижу. Автобус уходил от городского вокзала в Кельн за новой партией русскоговорящих экскурсантов, потом через всю Бельгию во французскую столицу. Так уж вышло: позавчера я был в Москве, вчера в Дюссельдорфе, а сегодня через несколько часов, буду в Париже…

В Париж мы въехали с севера востока, через порт Д’Обервилье. Миновали знаменитый Стад де Франс, грандиозную спортивную арену, где сборная Франции в 1998 году впервые в своей истории выиграла чемпионат мира по футболу, потом — небольшой столичный аэродром Руасси. Далее по окружной дороге Периферик (что-то вроде московского 3-го Кольца) доехали до района небоскребов Дефанс. Наконец, свернули на проспект Шарля де Голля — к Триумфальной арке, к Елисейским полям — до площади Согласия…

И я узнал Париж, хоть до сих пор ни разу не был в этом городе… (Честно скажу, даже просто произносить топографические названия доставляет мне особенно наслаждение).

Вообще-то, у каждого есть своя парижская сага, даже у того, кто ни разу в жизни не ходил по его улицам… (Вот и мы в газете «Информпространство» недавно опубликовали очерк писателя Сергея Каратова, впервые встретившегося с Парижем уже в зрелые годы).

Что до меня, то моя история началась очень давно, вечность назад. В ту пору я учился в московской французской спецшколе, которая тогда еще не носила своего сегодняшнего имени — Ромена Ролана. Впрочем, ни с какой другой перепутать ее все равно было немыслимо: в те стародавние времена в столице работали всего три языковые спецшколы — английская, французская и немецкая.

В 1958 году, когда я учился в третьем классе, в нашем учебнике по французскому языку впервые появилась тема «Париж — столица Франции». Далее каждый год под разными названиями этот сюжет, так или иначе, выплывал из недр школьной программы и, как водится, мог бы превратиться в общее место, заезженное и затертое. Мог бы… Да вот так случилось что иногда уроки французского языка, а потом французской литературы и истории вели в нашей школе люди, не до конца искалеченные большевистским самосознанием, для которых Париж, выражаясь «высоким штилем», навсегда остался живой, пусть и мимолетной, легендой их молодости — праздником, который всегда с тобой.

Потом меня не приняли в Институт иностранных языков, пресловутый «иняз», который в ту пору только и открывал дорогу на запад. Реальность (или кажущаяся реальность) превратилась в мираж… Который, как и полагается миражу, вскоре растаял окончательно. А потом наступили «новые времена», — и я написал рассказ, название которого выглядит парафразом к названию популярной картины режиссера Александра Прошкина — «Не видеть Париж и умереть». Там — всякие байки о моей учебе во французской спецшколе в свете далекой детской мечты о «столице Франции». Между прочим, в рассказе я процитировал подлинную фразу одного из моих учителей, одного из тех, для кого праздник всегда был при нем, — лучше жить в парижских клошарах, чем в роскошной московской квартире. Мой школьный учитель не мог знать тогда, что через несколько десятилетий в Париже можно будет приобрести весьма нехилые апартаменты по цене банальной московской «двушки». Но это уже другой разговор…

На площади Согласия произошел досадный инцидент. Наш экскурсионный автобус остановился у входа в сад Тюильри, чтобы поподробнее осмотреться на местности и, как говорили в советской армии, оправиться. Между тем, к водителям подошли полицейские, поскольку в центре Париже, насколько я понял, стоять нельзя в принципе. Проверка обнаружила несколько нарушений: один из водителей, оказывается, отдыхал меньше положенных шести часов, — а все действия такого рода, как выяснилось, фиксирует компьютер, другой же — вообще не имел какого-то необходимого документа, подтверждающего стаж его работы. Оба были немцами (вернее, один из них, старший — немецким турком), гид и «групповод» — русскоязычными дюссельдорфцами, ни те, ни другие совсем не говорили по-французски и очень плохо — по-английски. Полицейские тоже по-английски говорили плохо, а по-немецки — ни гу-гу. Пока пришло (вернее, приехало на мотоцикле) англоязычное подкрепление, пока все нашли между собой общий язык, пока созвонились с руководством экскурсионной компании в Дюссельдорфе (штраф-то вышел не малый — около полутора тысяч евро), пока составили протоколы, прошло больше двух часов топтания на месте. Первый невкусный блин…

Автобусная экскурсия, конечно, продолжилась, но драгоценное время было упущено безвозвратно.

В первые часы знакомства с Парижем, мы объехали, кажется, весь центр города: пока еще светло, все хотели сфотографироваться на фоне Эйфелевой башни, Мулен Руж и Вандомской колоны и других достопримечательностей.

Вместе с поздней майской темнотой мы отправились на ночлег в отель Ле Бурже, который располагался в ближнем парижском предместье с тем же названием, известным во всем мире благодаря знаменитому аэро-космическому салону.

Разгульный вечерний Париж сменился мрачной тишиной бесконечно длинной, узкой улочки, может быть, просто проезда. Слева на несколько километров тянулся аэродром, напичканный суперсовременными летательными аппаратами, время от времени возникавшими за отнюдь не глухим и не высоким забором. Справа жил своей неприбранной, предвечерней жизнью окраинный «черный район» — с разгуливающими там и сям веселыми мальчиками и девочками, строем грязноватых заведений с громкими названиями «Азия», «Эльсинор» или «Колорадо», стандартными серыми постройками, очень напоминающими московские хрущобы. Четырехэтажную хрущобу за серым глухим забором напоминал и сам отель, внутри, между прочим, вполне пристойный, ухоженный, нелишенный даже некоторого изыска. Но с улицы в сочетании с аэрокосмическим парком Ле Бурже все это смотрелось как декорации фантастического фильма по книгам ранних Стругацких.

Кормили, впрочем, ужасно: омлет, круассаны, плавленый сырок, повидло. В Европе я и вправду редкий гость, зато Израиль объездил вдоль и поперек. Легкий перекус в каком-нибудь заштатном кибуце на краю пустыни покажется обильной трапезой по сравнению с завтраком в парижском отеле.

На следующий день утром мы отправились на Монмартр. Поднялись на фуникулере к собору Сакре-Кёр, парящему над крышами города, словно дирижабль в небе, побродили по улочкам этого парижского высокогорья, в прошлом славного художественной богемой, а ныне — обилием туристов, расположившихся в местных кафе и шумно пробующих на вкус одну из самых обаятельных легенд начала прошлого века. Трудновато уразуметь, что внизу Монмартр — это обычный арабский район с дурно пахнущим секонд-хэндом, которым завалены не только прилавки, но и тротуары. Вот через этот-то восточный базар и приходится пробираться туристам в «историческую часть» на холме.

Из Монмартара наш путь пролегал к русскому кладбищу Сен-Женевьев де Буа, находящимся в 20 километрах от города, где мы почтили память Ивана Бунина, Виктора Некрасова, Александра Галича, Рудольфа Нуриева, Андрея Тарковского и других наших выдающихся деятелей…

А далее — долгая, нудная поездка во дворец Фонтенбло, расположенный в 60 километрах от Парижа… Драгоценное время! Точно также на следующий день мы будем прорываться без очереди, многочасовой и нервной по случаю выходного дня, в Версаль…

К вечеру нас «выгрузили» из автобуса в Латинском квартале — кто-то из группы во время не вышел на связь, и неопытный групповод потащился на их поиски за тридевять земель в отель Ле Бурже. У нас появилась возможность хоть немного побродить по городу пешком. Я подошел к собору Нотр Дам де Пари. Погулял вдоль лавок букинистов на берегу Сены. Спустившись к реке, обнаружил под мостом (кажется, это был мост Сен-Мишель) место, в точности похожее на то, где булгаковский генерал Чарнота общался с обитателями парижских клошаров. Судя по всему, ночная жизнь под мостами Сены за последнее столетие не очень-то изменилась, о чем свидетельствуют изрядные кучи неубранного мусора и отчетливый запах мочи.

Как оказалось, гуляние по Парижу не обходится без неожиданностей… Нарочно не взял никаких телефонов, отказался даже передать приветы от друзей Марье Васильевне Розановой, что, конечно, плохо, но в моем положении извинительно — всего три дня в Париже! Возвращаюсь к автобусу, и вдруг на перекрестке улиц Сен-Жак и Сен-Северин буквально натыкаюсь на журналиста Минкина, который вместе с сыном проводит в Париже майские каникулы. Бывает же такое! В Москве мы с Александром едва знакомы, а тут, в Латинском квартале, встретились и обрадовались друг дружке, как родственники.

В Париже я начал вспоминать свой полузабытый французский. Вывески, указатели, надписи на улицах и в отеле через несколько часов общения с городом я понимал довольно легко. Пытался говорить. Но всякий раз случалось так, что реагировать на реплику собеседника — иными словами, сформулировать ответ — я мог только секунд через десять-пятнадцать после того, как это следовало сделать. И все-таки весь необходимый для простого разговора набор слов медленно, но верно возникал из глубин памяти.

Характерный пример. В моем номере почему-то «заклинило» замок — не открывается: я вообще-то не дружен с техникой. Чтобы «разрулить» возникшую проблему, мне пришлось подготовить целую речь: мол не могу ouvrire la porte ну и так далее — помогите! На это ушло не более трех минут — пока шел по коридору и спускался в лифте. С этой речью я и обратился к чернокожей красавице-портье. Она взяла мою карту, быстрым движением длинных пальцев набрала номер на дисплее… Monsieur Gomberg? — спросила она.

— Так точно! — с готовностью ответил я почему-то по-военному. Не было времени подготовиться…

Или вот еще пример: в ресторане, где проходил коллективный ужин нашей группы, в качестве десерта предлагалось мороженое. А мне захотелось пирог с яблоками. И вот я никак не мог сообразить, как это сказать по-французски официанту, чтобы изменить заказ. Оказалось: le torte au pomme. Торт — это вообще понятно каждому. А дальше… помните: помидор — pomme d’or— золотое яблоко, т.е. яблоко из золота. Тоже ведь филологу сообразить не трудно, но — нет, не удалось… И про яблочный пирог пришлось объясняться на пальцах…

Вечером «не чуя ног» вернулись в отель. Еще хорошо, что у меня хватило здравого ума добавить около 50 евро в сутки и занять отдельный номер. В одиночестве принял душ. Расслабился. Попил чайку: в номере для этого было все необходимое вплоть до маленького, на две чашки, электрического чайничка. Пощелкал пультом телевизора: новости, спорт, порнуха — ничего необычного. Повалялся в широченной кровати…

Следующий, третий — заключительный — день нашей поездки обещал быть переполненным всякими приятными событиями: Версаль, Дворец Инвалидов, Музей Родена и, наконец, Лувр. Потом ужин в ресторане под названием «Жарден де Нотр-Дам» (Сад собора Парижской Богоматери»). Вечерняя прогулка по Сене. И отъезд в Дюссердорф.

Скажу, между прочим, что «русскоязычному» туристическому агентству, услугами которого мне пришлось воспользоваться, кажется, все же удалось омрачить поездку. Сама программа экскурсий была составлена совершенно нелепо: ну, например, зачем нужно было тащить нас в Фонтенбло, потратив только на дорогу около трех часов. При этом в Париже оставались Музей Орсе, Сорбонна, центр Помпиду — вообще весь Париж! Вы думаете, кто-то хоть раз спросил меня, проголодался ли я, вообще, не нужно ли мне чего-нибудь? Ничуть не бывало… 

Лувр отодвинулся на конец третьего дня, когда ни сил, ни эмоций уже не было, — одна голая тяга к прекрасному. На этой тяге удалось поверхностно пробежаться по экспозиции Древнего Востока — Месопотамии, Эламу, Леванту и уж совсем бегло Египту, сделав несколько фотоснимков, скорее на память, чем для дела. Последние силы я затратил 

на восхождение к «Джоконде» Леонардо (глупейшая затея — повстречаться после давнего свидания в Москве!). Она размещалась в зале Веронезе, которого терпеть не могу за ходульность и приторный пафос. Да к тому же зал был забит страждущими встречи с прекрасным на халяву по случаю «музейного дня». Посетители стояли плотным каре, задрав вверх руки с фотоаппаратами. Противно пахло потом.

Я поплелся вспять. В гигантском Наполеоновском холле под Пирамидой я плюхнулся на скамью рядом с разбитной молодежью, воспользовавшись их примером, прислонился к стене и поднял полумертвые от усталости ноги. Просидев так минут пятнадцать, поплелся в кафетерий на Антресоли и выпил долгожданную чашку кофе.

Прогулка на теплоходе по Сене стала моим прощанием с Парижем.

Теплоход компании «Бато-муш» стартует от моста Альма в сторону Сите, минует справа — Бурбонский дворец, Музей Орсе, Французскую академию, слева — Лувр и Мэрию. Когда судно развернулось у острова Сан-Луи, уже стемнело. И в этот момент вашим вниманием полностью овладевает Эйфелева башня, самая яркая точка в объявшей Париж вселенной, — вы приближаетесь к ней, но она, кажется, до поры не спешит вам навстречу. И вот новый разворот у Статуи Свободы — и перед вами, как космический взрыв, вспыхивает огненный факел в полнеба. Все это неслучайно: маршрут судна рассчитан в соответствии с ритмом иллюминации на Эйфелевой башне.

Ну все, до свидания…

Париж не стал для меня неожиданным открытием, — я получил именно то, что ожидал. С детства. Я хорошо помню небольшую книжонку «Прогулки по Парижу» на адаптированном французском языке с Эйфелевой башней на обложке, со словарем в конце книги, по которой я, учащийся 5-го класса спецшколы №2, по заданию учительницы составлял экскурсионные маршруты. Было ясное ощущение, что я вернулся в детскую реальность — не грезу, а реальность — полвека спустя.

Я всегда думал, что смогу жить только в Москве, городе, где я родился, вырос, прожил жизнь, но который никогда не любил, а теперь не люблю еще больше из-за его переменчивого, коварного нрава, особенно проявившегося в последние лет пятнадцать. Вот так бывает: не люблю, опасаюсь, а без него не могу, поскольку между мной и городом существует генетическая связь, в сущности, не понятная мне. А теперь вот почувствовал, что и Париж мне, оказывается, не чужой. Там все знакомо: витрины, афиши, объявления, обрывки непритязательных уличных разговоров и даже рельеф — этот вечный спуск к Сене. Может быть, я готовился к этой встрече всю жизнь? А главное — привычное простое приветствие горничной в отеле…Да только ради этого «bonjour, monsieur!» стоило вновь встретиться с Парижем, на этот раз воочию.

2008