Ниже пояса и выше облаков

История создания новой книги Дины Рубиной «Бабий ветер» (М., «Э», 2017) вся на поверхности. В Нью-Йорке в гостях у своей приятельницы автор знакомится с тамошним косметологом, бывшей киевлянкой Галиной Резвиной. И решает, что будет писать повесть о…
Дело в том, что американские косметологи сегодня занимаются не тем, к чему мы привыкли — уходом за кожей лица, ресницами, бровями и прочими атрибутами женского фасада. С детства мы знаем, что в человеке всё должно быть прекрасно... И, помните, первым делом названо лицо и только потом, уже после одежды, — душа и мысли. Но сказано же: всё. Поэтому, видимо, «у них» косметолог — это человек «окаянной профессии» со всеми своими диковинными процедурами по всему телу клиента. Как говорит Галина: «Не подумайте ничего плохого, работаю в органах».
Итак, встреча… Вероятно, во время необязательного разговора за столом речь зашла о прежней профессии Галины, и тут выяснилось, что в «прошлой жизни» она была парашютистом, а потом и пилотом воздушного шара. Конечно, такой «двуликий» объект не мог не заинтересовать впечатлительного писателя. Завязалась переписка. Трудно сказать, в какой именно момент, автор принимает не простое решение писать повесть в письмах, причем, письмах «с одной стороны» — от героини автору. Даже о содержании вопросов автора нам известно только из ответов героини. Причем корреспондент не всегда спешит удовлетворить профессиональное любопытство, часто несет отсебятину, потом раскаивается, но продолжает писать о том, что, прежде всего, интересует его самого. А автору только того и нужно: повести ведь необходимы не только голые факты, но и «воздух странствий».
Было ли так на самом деле, или корреспондентов у автора было несколько, или же не было вовсе, а были только талант и богатый жизненный опыт — в точности мы никогда не узнаем. Как бы там ни было, перед нами труднейший в своем воплощении литературный жанр — монолог в письмах без всякого непосредственного действия, ибо герои совершают лишь то, о чем напишет автору его корреспондент…
В сущности, Галина Резвина — натура не слишком сложная, ибо «советскость» (не светскость, а «советскость»!) въелась в ее душу с младенчества. С детства перед ней возвышался Идеал, слова и поступки которого она повторяла всю жизнь, повторяет до сих пор, спустя десятилетия уже на другом континенте, по ту сторону океана. Идеал звался теть-Таня. Женщина и в самом деле была ее тетей — добрым и злым гением одновременно, вернее, сначала добрым, потом злым, а с годами и тем, и другим одновременно в сложной пропорции. Перелом произошел, когда смертельно заболела мать Галины и сестра теть-Тани — Незабвенная Роза, каковой она была при жизни и осталась навеки в соответствии с надписью на ее надгробии. Отец Галины, однорукий, но еще крепкий инвалид Яков вместе с теть-Таней по очереди ухаживали за любимым человеком и, надо думать, что-то там напутали в очередности, однажды оказавшись в одной постели. Случилось непоправимо ужасное: Незабвенную Розу теперь номинально заменила теть-Таня, но замена оказалась не равноценной. Любимая тетя, парикмахерша по призванию и профессии, с огромной грудью и навсегда въевшимся запахом одеколона, поклонница пронзительно понятных поэтов Асадова и Щипачева, в сущности, была живым, на редкость привлекательным олицетворением той убогой коммунальной жизни, которую многие из нас, особенно те, кому за пятьдесят, помнят до сих пор.
Дина Рубина — великий мастер вдохновенной поэзии советских коммуналок, отличающихся одна от другой составом жильцов, их национальностью, образованием и профессией, но схожих особенным коридорным унынием, тяжелым дыханием туалетов, кухонь, прихожих. Причем «мелочи жизни», вроде описания коммунального быта, обустройства и цен советских парикмахерских или рецептов «прежней» кулинарии, — в повестях Рубиной не забавные детали повествования, а сама суть текста, приправа, без которой блюдо оказалось бы пресным и невкусным. Поэтому «вставные сцены», как театральные интермедии, играют в повести важную роль. Это вообще характерно для философской прозы, к которой в жанровом отношении тяготеет повесть «Бабий ветер»; само название ее — не что иное, как великолепная метео-метафора, иллюстрирующая некое природное явление, которое случается хоть и редко, но регулярно — неотменимо.
Многослойную метафору, отраженную не только в заглавии, но и в содержании повести, прекрасно иллюстрирует вещий сон Галины, в карикатурной форме парадируя сущность мира, в котором ей, да и нам всем, угораздило родиться… «Лечу с парашютом, как давным-давно не летала, а вокруг меня облачка, да такой причудливой формы. И вдруг понимаю, не облачка это, нет, то ангелы снуют, каждый без руки или без ноги, а один даже без головы! И вот об этом бедолаге я волнуюсь больше всего: как же достучаться до него, самого-самого разнесчастного? […] Как же в глаза ему заглянуть, если головы нет?»
Сон с некомплектными ангелами во главе с Самым Главным в облике голливудского красавца Джеймса Стюарта в белом облегающем комбинезоне и парашютом новейшей модели — живой образ нашего мира с его морально увечными пророками, до которых никак не достучишься, особенно если они без головы! Но видение «снующих ангелов» — еще и парафраз библейской «лестницы Яакова», попытка Галины осмыслить механизм взаимодействия реального и потустороннего, земного и небесного, сакрального и профанного, конечно, в соответствии со сказками о Бабе Яге и голливудскими блокбастерами. Впрочем, героине Рубиной не чужда и глубокая библейская символика. «…Мое детство, — вспоминает она, — протекало в обстановке высокого библейского мифа — одного из самых прекрасных мифов о Рахили и Лее… Ибо мой отец Яков Резвин (очередной праотец наш Яаков) был женат на сестрах, причем одновременно: незабвенная Роза и теть-Таня были как бы двуедины в образе жены».
…Минули годы, и сегодня прошлая жизнь с неизгладимой памятью о теть-Тане, привлекательном и удобном символе стабильности и уюта, согревает душу скитальца. По прошествии нескольких десятилетий, даже после того, как Галина, преодолев земное притяжение, взлетела в небо, полетала в облаках, а затем больно шмякнулась оземь в косметические салоны Бруклина, в киевских парикмахерских и коммуналках ничего не изменилось. Несокрушимая уверенность в этой своей опоре помогает Галине воображать себя Вергилием и даже… самим Творцом. «…Ибо из обезьяны, явившейся на порог моего кабинета, я способна, как всемогущий бог, за несколько сеансов сотворить человека, минуя длинную лестницу эволюции». Так совершается подмена самого главного, самой сути бытия ее видимостью, ибо не человека творит Галина, а лишь его внешнее подобие, да и то лишь по лекалам сегодняшнего дня.
Приземлившись в Бруклине, Галина постепенно отвыкает от неба и начинает ощущать свою причастность к новому «вавилону» с его вселенской блудницей, неизбытой веками. Как будто круг замкнулся, и история Яакова и его жен вновь возвращается к Вавилонской башне или еще раньше — «предпотопному растлению», когда «сыны великих» входили к «дочерям человеческим» и брали себе жен, каких выбирали. Так Галина оказалась в мире, где все видимое, слышимое и осязаемое, на самом деле, совсем не то, чем кажется, ибо даже самая прекрасная девушка запросто может оказаться бывшим пацаном!
Там, «вверху», самым близким человеком был ее муж Санек — парень героического склада, свой на небесах; здесь, «внизу», жизнь то и дело сталкивает со странными существами непонятного пола, вроде Мери/ Джонатана, или криминальными экземплярами, вроде бывшей рецидивистки Гени Уманской. Многие среди них «законно» получают все плоды благополучной жизни в роли страждущих эмигрантов. При этом они умудряются существовать как бы в двух (и более) реальностях одновременно. «Люди десятилетиями живут в Америке, — рассказывает Галина, — с ее законами, моралью, общественным укладом, при этом, по сути, не имея отношения к этому самому укладу, продолжая существовать внутри своей общины, в совсем другой плоскости, в другой реальности, с другими чувствами, с другой памятью и воспоминаниями о далекой родине, […] пересекаясь с другими людьми едва заметными, едва ощутимыми касаниями».
Вот так и Галина: участвуя в повседневной жизни, она выучилась смотреть на нее со стороны, причем часто оценивает окружающих и их поступки по меркам своей прежней жизни, протекавшей, по выражению Юрия Левитанского, «меж двух небес», — бездонной надоблачной синью и мрачноватой киевской коммуналкой.
Вечный порыв уйти в небо стал причиной самого страшного — потерей героиней любимого мужа и еще не родившегося ребенка. Стоят ли таких жертв «пустые небеса», даже если ТАМ ты стал своим в доску, и с ангелами на короткой ноге? А теперь вот задумал затащить ТУДА и убогих калек своего нынешнего окружения, чтобы показать им… Что? Зияющую Пустоту. А потом уйти… на встречу со своим Саньком, пропавшим в голубой бездне!
Собственно, смысл своего нового сочинения автор прекрасно сформулировал в самом начале: повесть «ниже пояса и выше облаков» — о «пугающем бездорожье небес», в котором потерялся человек и оказался на грешной земле — «заблудившееся дитя, очарованное и исковерканное огромным безжалостным миром…»

вернуться к ОГЛАВЛЕНИЮ